К 160-летию Федора Сологуба
Кристальная ясность стихов Сологуба не исключает траурного, насквозь одинокого содержание: тот случай, когда сама гармония стиха словно служит преодолением тяготы жизни.
1
Ибо в пространствах его произведений легко дышится, в них столько музыкального и светового простора, что забывается наплывающий негатив.
Но… кто не познал своею судьбой чёртовых качелей?
Одноимённое, вероятно, самое знаменитое стихотворение Сологуба выстроено идеально, никакой просчёт просто невозможен при таком мастерстве.
Но – взлёт выше ели всегда кончается лбом о землю.
Но… чёрт смеётся…
А не страшно: ибо если реально такое совершенство речи, то дыхание для неё, не говоря о букетах смыслов, даёт Бог.
…серой замшелой глыбой надвигается передоновщина.
Затхлое, провинциальное, многажды описанное, новыми цветами данное у Сологуба.
И цвета эти в основном далеки, увы, от золотого и синего – совершенных цветов неба.
Вечный Передонов, бессмертный, почти безымянный – и почти каждому знакомый по школе, в какую бы ни ходил.
А потом снова выход в кристальные коридоры стихов…
2
Затхлое болото, засасывающее всех, участвующих в реальности; будто ничего нет кроме этой тягучей мерзкой провинциальности.
Тут – провинция сознания: в большей мере, нежели провинция жизни.
…вообще – передоновщина бессмертна: её узлы стягивают шею свободы.
Заборы кривые, вокруг церкви кружат галки, а церковь формальна в такой степени, что связать её с Христом не удастся никак.
Гнусь доноса.
Торжество наушничества.
Сорной травы в сознание больше, чем полезного злака.
И сейчас похожие панорамы с поправкой на современность, в которой клиповое, рваное становится определяющим.
Сер и правилен: Передонов.
Мыслит казённо: Передонов.
Нечто от Козьмы Пруткова – только пышного банта не хватает.
Провинциальность сознания отливает недоразвитостью вида: что и продемонстрировал блестяще Сологуб.
3
Каков размах, разлёт качелей!
Диапазон звуко-смысла, или смысла, переданного в звуке…
Только… почему же чёрт качает?
Конечно, Сологуб, и как представитель символизма, и как человек определённого времени, интересовался эзотерикой: под определённым углом; конечно, в его созвучиях прочитываются волокна склонности к мистике тёмной, но всё же…
Ведь звук, ведущий стихотворение, его необыкновенная ажурность и поэтическое мастерство подразумевают работу вертикали, обеспечивающие стихи подобного качества…
Мы слышим:
В тени косматой ели,
Над шумною рекой
Качает черт качели
Мохнатою рукой.
Качает и смеется,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Доска скрипит и гнется,
О сук тяжелый трется
Натянутый канат.
Непроизвольно – мысль бьёт в бубен сознания: как похоже; но неужели жизнь настолько связана с тёмной стороной?
Непременно?
Обязательно?
Жизнь, часто напоминающая чей-то глобальный эксперимент, не оставляет никого в покое.
Жизнь раскачивает качели – ради взлёта, и прикосновения к небесам, ради ощущения световой тотальной бездны…
У Сологуба, однако, запечатлелось, как запечатлелось; плюс – тёмная мистика была вообще характерна для участников серебряного века…
Необыкновенный звук Сологуба точно растворял смысл в нежности и напевности стиха: всё было легко, даже учитывая тяжесть содержания; и всё было виртуозно: подлинно нити строк серебрились.
Царевной мудрой Ариадной
Царевич доблестный Тезей
Спасен от смерти безотрадной
Среди запутанных путей:
К его одежде привязала
Она спасительную нить,-
Перед героем смерть стояла,
Но не могла его пленить…
Мультикультурный космос Сологуба естественен: как образы Греции, прорастающие сквозь российскую почву.
…почта стиха работает своеобразно: отправленные в грядущее, они сообщают о прошлом, которого давно нет, привлекая и чаруя.
Хорошо бы стать рыбачкой,
Смелой, сильной и простой,
С необутыми ногами,
С непокрытой головой.
Чтоб в ладье меня качала б
Говорливая волна,
И в глаза мои глядели б
Небо, звезды и луна.
Пастушеская свирель перекликается с гуслями, и кудрявый пан выглядывает из чащи…
Но – волна, волна…
Волны стихов Сологуба, доплеснувшие до нашего времени, не потеряли своей силы и оригинальности…
4
Пленённые звери, растерянность, слабость…
Много подобных мотивов у Сологуба: данных жёстко, с предельным высверком мастерства; и многое это – правда: от солевых и горючих корней жизни, от горячих её, обжигающих камней:
Мы — пленённые звери,
Голосим, как умеем.
Глухо заперты двери,
Мы открыть их не смеем.
Двери заперты крепко.
Эзотерика и мистицизм предлагают варианты ключей, но… слишком тяжелы они: не всем поднять.
Да и нет уверенности, что именно та дверь перед тобой, которую надо открыть.
Алкогольная зыбкая вьюга
Зашатает порой в тишине.
Поздно ночью прохожий пьянчуга
Подошел на Введенской ко мне.
«Вишь, до Гатчинской надо добраться,-
Он сказал мне с дрожанием век,-
Так не можете ль вы постараться
Мне помочь, молодой человек?»
Тогдашняя жизнь входила в стихи Сологуба естественно, и то, что пересекается она дугами, общими мерцаниями с нынешней – вообще с любой, в такой же мере логично, в какой Сологуб представлял стихи замечательной силы и крепости.
…он растил их, как своеобразные растения духа и мысли.
Они вспыхивали огоньками – дрожащими на онтологическом ветру, и… не гасли, одолевая временные пласты.
Теперь очевидно уже – что не погаснут, пока продлится русская поэзия.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
