Мы слышим раскаты…
Мы ожидаем бурю…
…мозг Маяковского был подвергнут анатомированию: профессор В. Савельев утверждает, что у того были специальные речевые подполя, наличие которых исключало возможность не стать выдающимся поэтом…
Очевидный атеист Савельев даёт, таким образом, косвенное доказательство бытия Божьего: кто организовал эти поля?
Природа?
Но тогда она должна быть не только разумной, но и эстетически развитой.
В любом случае, ко времени появления Маяковского русская поэзия болеет однообразием рифмы, и, если бы не его реформа, бурно подхваченная Пастернаком и Цветаевой, и потом уже – многими, сейчас бы русская поэзия представляла собой сплошной верлибр, ибо исключительно глагольные и правильные, на которых сделана поэзия всего золотого века, раздражают…в конце концов…
Не в этом суть.
…Маяковский разработал свой метод: или тот (представить одушевлённым, ведь всё, согласно Циолковскому, одушевлено) нашёл его? Так, или иначе, Маяк выходит на дорогу рано, чтобы светить, и уже не сворачивать; и язык закипает в нём, как в прекрасном котле, полном многими ингредиентами:
Простыни вод под брюхом были.
Их рвал на волны белый зуб.
Был вой трубы — как будто лили
любовь и похоть медью труб.
Прижались лодки в люльках входов
к сосцам железных матерей.
В ушах оглохших пароходов
горели серьги якорей.
Уже раннее его, из первых (хотя рифма заурядна пока, поклон классикам) горит какой-то неистовостью огней: такой не было – так никто не зажигал факелы…
Ощущение – у Маяковского их много: дальше пойдёт и рифмовать, так что мало не покажется, и извергать такую раскалённо-красную лаву слов, что закачаешься.
Его цвет красный – изначально: стихи его даны в красно-оранжевых, с примесью золотого, тонах, так что приятие революции было для него логичным…
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
И – какое противостояние обществу!
…как барон Мюнхгаузен из классического советского фильма: только масштаб у барона меньше.
Противостояние всему: мещанскому, косному, спокойному, домоседскому, скучному…
Ведь – на флейте водосточных труб: грубых, из кровельного железа скрученных, а что?
Ноктюрн – тончайшая из мелодий, музыка музыки…
Дальше развернулись оркестры Маяковского: грянуло «Облако в штанах» — нежное и грубое одновременно, совершенно космическое, чётко показывающее тяготение Маяковского ко глобальному:
Вселенная спит,
положив на лапу
с клещами звезд огромное ухо.
Последует всё – поэмы, пьесы, лирика, которую и лирикой не назовёшь, острословие, даже кино, плакаты: горевшие жёсткой чёткостью предпочтений – вплоть до последнего, обгоняющего смерть поэтического документа «Во весь голос».
Последует тьма подражателей, и действительно большие поэты, проходившие его выучку: Тихонов, Сельвинский, Слуцкий…
Последуют тома и тома диссертаций, над которыми сам Маяк смеялся…
Но свет его не становится слабее, и так часто, видя ныне чудовищнее омещанивание общества, его безвкусицу и низость, хочется идти именно на маяк Маяка…
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
