Памяти Игоря Шкляревского
Всё меньше становится поэтов, внушительно поднимавших факел высокой поэзии: что логично, учитывая возрастные категории, и трагично, имея в виду всё большее погружение поэзии в пустые игрища, словесные забавы, развлекалово… Игорь Шкляревский…
Казалось, он не писал, а ваял стихи – используя различные варианты словесного материала: и глину, и мрамор, и гранит.
В его созвучиях была шаровая мощь – и тотальная нежность: к миру, жизни, друзьям, природе:
Всё лето – рыболов,
всю осень я – грибник.
Уже ворона мокнет на заборе,
а у меня – запас любимых книг!
и для друзей я насолил груздей,
ведро стоит в прохладном коридоре.
Слова, используемые им, словно обретали дополнительное свечение, шедшее из другими не замеченных глубин; поэзия Шкляревского полыхала: ярко-радужная, цветов и оттенков в ней так много, и столь гармонируют они, сочетаясь…
…сквозь окуляры трагедии увиденная жизнь Я. Смелякова словно раскрывалась под новым углом: слова вибрировали, и упомянутая колючка (колючая проволока) точно перечёркивая лучшее, что есть в реальности, не отменяла целостности и дара поэта:
В клуб не придёт Ярослав Смеляков,
Вечная вышла ему отлучка.
Только звёздочки над стихом
Взошли, как лагерная колючка.
Десять лет он в бараке мёрз,
Двадцать лет согревался водкой.
Чёрные скулы, орлиный нос
Долу язык повисает плёткой.
И вновь – речевая мощь звенела, напряжённо пульсируя, давая образы, словно превосходящие земные…
Тяга к запредельности — сквозь плотную массу материальности, — просвечивала поэзию Шкляревского необыкновенными лучами.
Он создал свод – целостный, хотя и разделённый на определённые, словесно-архитектурные сегменты; он создал свод, высоко вздымающийся над миром, свидетельствующий о мощи слова, всё чаще сводимого к передаточной функции
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
