Маяковский писал молниями: острыми зигзагами раскалённых чувств: хотя речь шла об облаке: пусть и помещённым так неожиданно в штаны.
Потом писал пластами социальности: но между «Облаком в штанах» и «Во весь голос» прошла маяковская вечность, наполненная тугими этими взблесками молний, их неожиданными высверками…
Стакнутые позвонки не подразумевают мелодии: если только не посчитать таковой возможность движения: у Маяковского разгорится огонь «Флейты-позвоночника»: и будет сиять драгоценностями наполненный стихами череп, подъятый к небесам, как чаша:
За всех вас,
которые нравились или нравятся,
хранимых иконами у души в пещере,
как чашу вина в застольной здравице,
подъемлю стихами наполненный череп.
Одни сплошные губы из раннего стихотворения деформировались: и огонь шагов Маяковского, вышагивавшего свою поэзию, стал насыщен иным.
Изначально поэт хотел быть услышанным гуманитарной элитой.
…он и сам был – будто персонаж Достоевского: Дмитрий Карамазов, умноженный на… хоть Ивана что ли?
Неистовство его молний-страстей отливалось в невиданные стихи.
Потом – вдруг поставил на пролетариат, который едва ли знал, на массовость, на площадность…
Громовержа, сотрясал поэтический воздух: и «Летающий пролетарий» отправлялся в мистический путь свой: под облаками.
По ним шагал: зачем земное?
Футуризм искал себе приложения: а атакующий класс был один: «Пятый интернационал» заворачивался приказами по футуризму, и снова были – огни, огни, огни.
«Владимир Ильич Ленин» зажигался скорбью скорбей: словно дальнейшее становилось под вопросом…
Но – у Маяковского иные стихи разворачивались как поэмы: лестницы политических портретов, например, вполне поэмы.
Может быть, и писал одну поэму всю жизнь: ответвляясь, нисходя и взлетая, горланя и призывая, штурмуя неведомое и попадая в те области, откуда рождается новаторство, определяющее пути дальнейшего развития искусства…
Словесного.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
