В эти дни Виктору Топорову было бы 75 лет! Его переводы отличались тонкостью – но и масштабностью: как иначе прозвучал бы Байрон по-русски?
Топоров чувствовал оригиналы тайными вибрациями сердца, и, пропустив оные через фильтры своего дара, передавал на русском то, что, казалось бы, передать невозможно.
У. Блейк расцветал мистическими знаками: согласованными с законами гармонии и тайновидения; олимпийский Гёте открывался, как элегически, так и лирически. Но во всём, что переводил Топоров были сильны волокна метафизики: гудевшей и вившейся тонко, обещающей новое постижение давно знакомой реальности.
Топорову-переводчику были подвластны разные мира: от грозно-философского Джона Донна до причудливых поэтических зигзагов Харта Крейна, столь не привычных на просторах родной словесности.
Многое было одомашнено им, русифицировано, введено в российский культурный контекст и обиход…
Он увлекался шахматами, имел звание кандидата в мастера спорта: и в литературную критику привнёс элемент математической игры: не чуждой провокации, разумеется.
Его обвиняли в сплошном провокационизме, но, думается, в этом было нечто от камуфляжа ранимого сердца, требовавшего последней литературной истины.
Он был ярок – во всём, что делал, и оставленное им ещё долго будет испускать лучи.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
