Шукшин народный, из мужиков — сказавший за них: мычащих, чешущих затылок с бормотанием: «этого… того»; Шукшин любимый народом, так точно ощущавший пульс жизни, будто сам был его кровяным сгустком.
1
Он и был.
Он выше, — как режиссёр, актёр, или писатель?
Кому-то хочется перечитывать, иным пересматривать.
Чаша Шукшина слишком полна.
Хитрованы мужички, всегда себе на уме; спор с огромным попярой, какого и ножиком пырни, ничего не будет; гроздья гостей этого мира, ничем не примечательных, таких особенных.
Глыбой надвигается национальный разбойник Стенька — истово воюющий, неистово гуляющий, не давший радости стонами палачам под жуткой пыткой.
Любавины — кругами, линиями, зигзагами, идущие через отведённый им сгусток истории (в истории же все живут, только осознают сие не многие).
Стружкой сосновой должен пахнуть язык Шукшина, а он — хрустальный, он — ручьевой, и от прозрачной, студёной, живой воды душу ломит так сладко, так хорошо…
2
Многих современных актёров следовало бы именовать не «народными», а «простонародными», как ряд писателей, некогда превозносимых — «псведонародными»; тем не менее, существует подлинная, сколько бы ныне не подвергался осмеянию этот термин, народность — прорастающая из самых глубин, из гущи и дебри страны и витальных её возможностей, и Василий Шукшин лучшее тому доказательство.
Все ипостаси его деятельностью отмечены сим высоким знаком: и каждой было бы достаточно для величия, для того, чтобы остаться в истории культуры столько, сколько она будет продолжаться; но писательская высота Шукшина — особая: она от подлинного золота речи.
Как естественно фраза любого рассказа ложится в другую! Как просто и ясно выходят из недр жизни замечательные персонажи: хитрованы и простачки, скрипящие деды, и грезящие о космосе будущего мальчишки, праздные болтуны… и огромный, могутный телом поп, которого пырни ножиком — по желанию пьяного глуповатого мужичка — так поболит немного и зарастёт.
И юмор Шукшина — из деревень, от жизни, простой и необходимой, с её повседневным хлебом и подвигом ращения детей… Как срезал Глеб Капустин зарвавшегося московского интеллигента! и ничего, что философию перепутал с филологией, так даже забавней…
Простота, известно, хуже чего бывает, но у Шукшина — яркая ясность: будто воздух сгущается в волшебные рассказы, открывая новые и новые ипостаси жизни народной — той, каковою была в годы, отмеренные мастеру.
И — рассказ к рассказу — будто строится терем прозы, нет! Китеж всплывает из вод нынешнего дурновкусия и глупости, связей и торгашества премиями: Китеж, сияющий красками ума, юмора, доброты — а всё это проза Шукшина предлагает в избытке.
Но не только в рассказах великолепны мускула мастерства Василия Макаровича: и «Любавины», густо замешанная история рода, возвышаются над обилием разной мелкотравчатой и толсто-томной прозы; что за герои! какая великолепная гроздь характеров!
И Стенька бушует — оставшийся в веках, не прекратил ни бунта своего, ни разгула — проигравший победитель, пытаемый в конце так страшно, но смехом над палачами глумящийся, не дающий им насладиться стонами своими.
Василий Шукшин рядом с нами: вот они тома его, на многих полках; Василий Шукшин удивляется нам — как могли дойти до такой агрессивности, эгоизма, алчности; как могли дойти до не-чтения книг, или чтения макулатуры, как могли стать такими…
Изменитесь! Призывают тома великолепного Шукшина.
3
Емельян Любавин крепко и цепко глядит на мир, ему знакомый, изученный до прожилок.
Как вести хозяйство, как растить многих сыновей, как держать баланс между сытостью и жизнью впроголодь – коды сии ведомы Емельяну, и он рассчитывает передать их детям.
Однако, жизнь пойдёт не так, как угодно крепко посаженному в оную, пустившему в ней корни Емельяну.
Дядя и племянник Родионовы, командированные из уезда для организации в селе школы, оказываются агентами ГПУ, присланными выследить местоположение ярой, опасной, лихой банды; и события, завернувшиеся вокруг их приезда, выдёргивает, как колья из плетня, многое из привычной жизни.
…от неё вообще вскоре ничего не останется, и чья тут правда?
На чьей стороне Шукшин, мощно и размашисто дливший повествование?
Были сложности с публикацией, многие редакционные правки, цензурные купюры – и оправданность всего этого не очевидна.
Ибо самородный, могучий, писательский дар Шукшина должен был разрастаться ветвисто и роскошно; ибо фразы клались с тою плотностью, с какою строили избы.
Род приходит и род уходит, как известно из скорбной, сутулой книги Ветхого завета, но мощь живших на земле и ведших тугое хозяйство выкорчёвыванию поддавалась с трудом.
Известно, что семьи Байкаловых, Колокольниковых, Малюгиных до сих пор живут в Сростках, и именно их представители становились прообразами героев романа.
…и возникает затем колокольно звучащий «Я пришёл дать вам волю», где размах повествования точно координируется размахом Руси, взбунтовавшейся против вековечных устоев.
Ибо настояны оные на несправедливости: и борьба с нею будет вечной, такой же, как и сама несправедливость: констатированная во все периоды человеческой истории.
Стенька – очень шукшинский герой, им любимый, им понимаемый…
Как бы ни пытали его, проигравшего, не будет стонать, только смеяться над палачами, заплечных дел умельцами.
В Шукшине самом было что-то от Стеньки, от бунта, от удальства русского: и именно это: коренное, талантливое, могучее и придавало его книгам – в том числе двум романам – высоту и объём, силу и величие…
4
Формулу народного характера едва ли вывести, как математическую: слишком много составляющих; можно, однако, давать максимальный вариант приближения к оной – через персонажей своих…
Что и получалось у Шукшина, по страницам которого разбросано столько занятных, забавных, серьёзных, угрюмых типажей…
…вот мающийся похмельем дед, отлёживающийся со стонами на печи, отвечающий внуку на его: «Вот и не пили бы! – Мал ты ещё! Должён я раз в месяц отметиться…»
Негатив?
Или сугубо русское отношение к яви: в том числе к алкоголю, требующемуся, как примирительное средство с оной?
Вот огромный, рассуждающий поп – которого если и ножиком ткнуть, как предлагает собутыльник, то: «У меня поболит и пройдёт, а тебя посадят…»
Вот персонажик из рассказа «Срезал»: уверенный в своём интеллектуальном преимуществе; такой чудной, такой жалкий…
Смесь всего: страха, страсти, неистовства, мощи, разнородных творческих сил так густо выплеснута на страницах Шукшина, что, кажется, самую суть жизни познал он: вышедший из гущи её, огней и пламени, тягот и полёта, всего, всего…
5
Гущь народная за ним стояла:
персонажи были из неё.
И рассказы золотисто-ало
чудо предъявляли нам своё.
Шукшина крепка, как соль, питает
хлебом духа проза, высока.
Из народных дебрей прорастает
в красоту небесного стиха.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
Фотографии К. Иосипенко к спектаклю «Рассказы Шукшина»
А теперь пересмотрим спектакль «Рассказы Шукшина»: https://www.youtube.com/watch?v=viu7ggt3vJk
Справка:
«Рассказы Шукшина» – дебют в России всемирно известного режиссера Алвиса Херманиса (Латвия). Этот спектакль Театра Наций объездил с гастролями полмира и везде имел огромный успех. Живые и остроумные тексты Василия Шукшина, звездный актерский состав (лучшая мужская роль – Евгений Миронов) и тонкая режиссура Херманиса создали идеальный рецепт, в котором сложный театральный рисунок сосуществует с бытовыми историями российской глубинки, яркие герои рассказов превращаются в точные актерские образы, а зритель в каждом персонаже может узнать себя или своего знакомого.
«Рассказы Шукшина» полны ностальгии: актеры не стремятся изображать советских деревенских жителей из 70-х, но пытаются вспомнить и понять, что делает их персонажей такими, какие они есть. Сквозь юмор и иронию здесь проступают трагические ноты обычных человеческих отношений, про которые, как правило, не пишут драмы.
В спектакль вошли рассказы Василия Шукшина: «Степкина любовь», «Сапожки», «Микроскоп», «Игнаха приехал», «Беспалый», «Жена мужа в Париж провожала», «Срезал», «В воскресенье мать-старушка», «Степка».
«Рассказы Шукшина» – лауреат национальной театральной премии «Золотая маска», премии «Хрустальная Турандот», победитель VII Международного театрального форума «Золотой Витязь» в номинации «Театр – большая форма», лауреат Московской театральной премии СТД России «Гвоздь сезона».
