Округло-домашнее дыхание «Отчего края»! Родные глаголы, тонкое млеко своеобразной поэтической духовности… Евгений Рейн, открывая поэтическую мистерию номера, развернёт мемуарно-ретроспективные полотнища жизни, — поэмой «Голоса», чаруя густотою белого стиха – переполненного реалиями мира, его волшебной плазмой, и каждый предмет-явление, показанные Рейном, словно вспыхивают изнутри, как раковины, волшебными огнями…
Однажды летней ночью в Ленинграде
я ночевал в Михайловском театре…
Сейчас, как это было, объясню:
в ту пору у меня кипела дружба
с одной девицей со второго курса
графического факультета ЛХА.
Другой её дружок был декоратор
того, что называют Малым театром,
вернее — главный декоратор был.
Владимир Александров, представляя явь сквозь призмы поэзии, интересно показывает, как литература и оная явь сходятся, — поскольку поэт использует нестандартные, округло-оригинальные метафоры:
Отходят теплоходы в Каршевитое,
как в шахматах, ладейною защитою,
винтом взрывая клетки за собой;
как зрители, мальки бегут гурьбой
за партией в надежде осложнений,
мотор стучит, как будто он Каренин,
и день идет, как будто он Толстой.
Полина Орынянская, вибрируя онтологической тонкостью ощущений, предлагает вариант метафизической лирики, когда существительные, дающие крепкие букеты ассоциаций, словно – и сами становятся метафизическим осмыслением сущности называемых предметов:
Жить — это просто. Дорога. Дом.
Тёплые доски пола.
Старая булочная за углом.
В паре кварталов школа.
Няня наварит кислые щи,
Молча глядит куда-то.
— Вот, — говорит, — из всех мужчин
Двое пришло ребят-то…
Так и — жизнь получает своеобразное осмысление через сумму картин.
…попытка заглянуть в бездну, одновременно удержавшись на краю оной, демонстрируется Ильей Виноградовым: осуществлённая попытка подразумевает бездну себя, что всегда жутковато, учитывая шорох смерти, вечно раздающийся за углом:
Как любовник неловкий и робкий —
Ни сманить, ни украсть на бегу —
Пачку выцветших строчек в коробке,
Иссушив, про запас берегу.
Что-то светит в груди вполнакала,
Я вполгорла о чём-то пою
И, любви опасаясь стрекала,
Избегаю стоять на краю.
Волшебными причитаниями, словно идущими от кристаллов глубины русской, или – вечности самой, зажигаются необыкновенные стихотворения Любови Новиковой:
Да свою ли я судьбу прожила.
Своего ли я коснулась креста.
Если б душу мне отмыть добела.
Добела её отмыть, дочиста.
Ничего-то у меня не сбылось.
Ни кола-то у меня, ни двора.
Кроме всклень осеребрённых волос,
Никакого у меня серебра.
Чары, волхвование – именно такие определения приходят на ум при соприкосновение с поэзией Л. Новиковой.
Код русскости, вспыхивающий запредельно-земным трагизмом, и не хочется верить, что код…во многом таков, да ведь не опровергнуть:
Мне б ни ваших и ни наших.
Мне со всеми страшно тут.
Наши — плачут, ваши пляшут.
Все едино — водку пьют.
А как досыта напьются,
Что тут надвое гадать —
Непременно подерутся,
А подравшись, разойдутся,
Чёрной кровью отплюются.
Да помирятся опять.
К Велимиру Хлебникову – великому дервишу русского поэтического слова – адресуется Алексей Ильин, рассматривая жизнь таинственного классика через суммы оригинальных собственных созвучий:
Под сводами Тундутовской церквушки
Младенца голос резкий прозвучал.
К свече зажжённой, словно бы к игрушке,
Он ручки протянул и замолчал.
И широко раскрытыми глазами
Он на огонь трепещущий глядел.
Не знал он, находясь под образами,
Что свеч удел — его судьбы удел…
«Росы соловьиные» — название, падающая светлотой звучания прямо в глубину читательского сердца, и Татьяна Батурина раскрывает округло и внушительно лирическое повествование красоты и нежности:
Отчего так светлы эти летние ночи?
Приоткрыла деревня окошки свои,
Наши крепкие сны стали вдвое короче,
И поют, и свистят, и гремят соловьи!
Снег и следы… сочетание, дающее узел глаголов: так в поэзии Александры Коржовой, стремительно развивающейся и лирически наполненной:
Следы на снегу так хрупки, что не стоят печали.
Им грусть о прошедшем неведома наверняка.
Не помнят, как нежные пёрышки небо качали
И как прикрывали собою следы сквозняка…
София Хантимирова представлена одним стихотворением, но вселенское его звучание: как полновластный, хорошо отлаженный оркестр:
Слышишь? Ведь мы во Вселенной
Не одни! Неземляне тоже поют гулко,
Виртуозно, тени их исполняют
В сопровождении Лиры взволнованной
Балладу о том, как любили
Листья осенние истомы полный малахит.
Развернётся поэтическая мистерия Дмитрия Аникина: «Щелкунчик» зовёт и влечёт множество ассоциаций, и поэт, собирая историю и современность, мистику и конкретику предлагает интересный мир собственного мировосприятия:
Рождественская суета,
дела пустые!
Ложится рано тень креста
на мостовые!
Снуёт растрепанный народ,
подарки ищет.
И колкий ветер из ворот
небесных свищет.
«Отчий край» богат и прозой, и публицистикой, но поэзия всегда тоньше покажет действительность, да и – непременно через призмы вечности; и поэтическая мистерия очередного номера журнала доказывает, насколько не теряет значения, силы и красоты русское слово – в его поэтическом аспекте.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
