Мир и лес: лес, увиденный глазами Тэдди — циркового медведя, волей случая оказавшегося в нём уже большим зверем, не ждавшим таких изменений, постигающим лесную глушь и гущ собственным поздним опытом. И мир показан так, будто Казаков сам мог воплотиться – на час, на век – в медведя: услышать все запахи, как он, постигнуть мельчайшие оттенки цвета высотою звериных ощущений… Много животных проходит по полям литературы, но запоминаются немногие…
1
В несколько страниц укладывается жизнь лисицы из «Скутаревского» Л. Леонова, но страницы уже не выветрить из памяти: как ей, голодной, не отказаться от мечты о жаркой плоти вожделенного петуха.
И другая лисица – бегущая вдоль железнодорожного полотна, мышкующая, открывающая роман Айтматова «Буранный полустанок» врезается в память с алмазной остротою…
Верблюд из этого же романа…
Является ли персонажем Муму?
Тут собачка – как функция: через неё выявлен конфликт, из которого вырастает трагедия; а вот отношения Вронского с лошадью Фру-Фру, точно делают последнюю кратким персонажем одного из тотальных романов Толстого.
Белолобый – трогательный и нежный – лизнувший в нос старую волчицу, спасшийся от смерти…
Чехов, видящий животных, также, как людей: кто забудет Каштанку?
…неразрывно, мильоном нитей, чьё значение до конца не изучено, люди связаны с животными; естественное появление их в литературе вызвано этими мильонами: золотящихся, совсем чёрных, светлых…
…бой медведя и лося с огромными ветвистыми лопастями рогов описан в «Тэдди», как нечто античное: столь не подходящее дремучести русского леса; бой неистовый, с курящимися боками лося, с хлещущей и брызгающей кровью…
Потом будет сон медведя – с долгими приготовлениями…
…а бывает крошечная закорючка упоминания, выпукло дающая существование малых существ: так, например, в рассказе Набокова «Памяти Л. И. Шигаева» упоминаемые питомицы героя – три маленькие черепашки – запоминаются резкостью кадра.
Пробежит Белый Бим, всё лучше и лучше узнающий породу людей…
Тема не имеет конца…
2
Масляная живопись словес, предлагаемая Ильёй Сельвинским, даёт (не говоря обо всём прочим) портрет тигра с такой мощью, что зримость образа превосходит картины, привычно вешаемые на стены:
Обдымленный, но избежавший казни,
Дыша боками, вышел из тайги.
Зеленой гривой он повел шаги,
Заиндевевший. Жесткий. Медно-красный.
Угрюмо горбясь, огибает падь,
Всем телом западая меж лопаток,
Взлетает без разбега на распадок
И в чащу возвращается опять.
Тигр – дух, тигр, вышедший из легенды, зверь, сконцентрировавший в себе столько человеческого представления о красоте, воле и власти, что любые дополнительные краски не будут лишними.
Впрочем, хватает и тех, что легли на полотно.
Александр Оленич-Гнененко не получил широкой известности, оставшись скорее первым переводчиком «Алисы в стране чудес», тем не менее среди замечательных стихов оставленных им, были некоторые, связанные с бесконечным миром животных:
Уходит дикая коза
Пастись в дубовые леса.
Как быть? Козлёнок мал,
И с ней ему нельзя идти:
Лисица встретит на пути,
И он тогда пропал.
И говорит козлёнку мать:
— Ты должен тихо здесь дремать.
Запрятавшись в траву.
Лисиц не бойся и котов.
Ответить свистом будь готов,
Когда я позову.
Великолепная нежность, вписанная во взаимоотношение матери и дитя, нежность, взятая от искр человеческого бытования превращает картинку в кусочек жизненной плазмы, изъятый из бытия с мерой и мощью, вызывающими неодолимое чувство подлинности…
И снова клубятся стихи Сельвинского: в «Охоте на тигра» не животное уже: божество:
Порой остановится, взглянет грустно,
Раздраженно дернет хвостом,
И снова его невесомая грузность
Движется сопками в небе пустом.
Рябясь от ветра, ленивый, как знамя,
Он медленно шел на сближение с нами.
Великолепие метафор, точность переданного движения, согласованность строк, словно дающая варианты перебора массивных лап!
Соната сонета не слишком прозвучала по-русски: несмотря на избыток продукции, представленной в оной твёрдой форме, вспоминаются единичные перлы-удачи, вроде «Приморского сонета» Ахматовой.
Тем не менее, двойной венок Сельвинского «Рысь», дерзко экспериментирующий с твёрдой формой, вроде бы не подлежащей экспериментальным разломам, несомненно, обладает повышенной яркостью: и, учитывая какими красками загорается лес, и то, как блестят, скорее, мерцают загадочно, глаза рыси.
Цитировать можно без конца – и качество стиха завораживает, и зверь, данный персонажем.
А вот «Слонёнок» Гумилёва: витое и нежное стихотворение о человеческих взаимоотношениях, использующее зверя, как своеобразный символ:
Моя любовь к тебе сейчас — слоненок,
Родившийся в Берлине иль Париже
И топающий ватными ступнями
По комнатам хозяина зверинца.
«Пантера» Рильке, упруго меряющая клетку в тяжёлом танце жажды свободы, тоже становится вариантом русского зверя – ибо существует примерно в ста вариантах перевода на наш язык…
О! Животные очень активно поделились своими жизнями с поэзией: они предложили себя в качестве замечательных аллегорий басен Крылова, и вошли реальными, такими, какими являются в жизни, во многие и многие прекрасные русские стихи.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
