Акутагава Рюноскэ… Абсурд его становится прост, как естественно дыхание; абсурд играет яркими изломами, чтобы лучше показать жизнь.
…жизнь самого Акутагавы, узнавшего душевной болезни, кажется зыбкой, слишком настоянной на литературе, именно из литературы – в том числе и европейской, и русской – прорастали его значительные и замечательные рассказы.
…тонка паутинка: а ведь она – выступает, как нечто завораживающе-связующее явь и потустороннее в одноимённом рассказе; и тонкость эта значительна крепостью своей.
Атмосферно, грустно, очень тяжело, необыкновенно красиво: «Барышня Рокуномия» раскрывается многими цветами; и сад камней, всё равно упорно мерцающий на заднем плане, заставляет вглядываться в узлы чужой жизни.
Старая Япония проступает сквозь страницы: её духовный дом очень особенный.
…самурай, вслушивающийся в воздух, не слышит ничего, кроме сверчка, а потом – женский плач.
И призыв монаха молиться Будде – отдаёт вечностью, которую строил Акутагава – очень по-своему, без оглядки на многое, с постоянным и кропотливым исследованием собственного «я».
…два преступления: есть показания участников и свидетелей, есть… даже показания убитого, дух чей вызван прорицательницей… нет ответов только: их, сталкиваясь с миром произведения «В чаще», придётся искать читающему.
Акутагава составлял изящные головоломки, его язык был высок сокровенной простотой: и чего больше мерцало за ним – теней бытия, или потусторонних отблесков – сложно сказать…
Ад одиночества – так толковал несчастный японский провидец жизнь…
Ворота Расёмон будут вечно открыты: для желающих несколько изменить свою душу, ибо книги Актагавы рассчитаны именно на это.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
