ТАКОЕ СИМВОЛИЧЕСКОЕ САМОУБИЙСТВО

Алексей Сальников, «Петровы в гриппе и вокруг него». Издательство АСТ, редакция Елены Шубиной, 2020 год.

Нашумевший роман Алексея Сальникова понравился почти всем и при этом у многих вызвал какие-то извиняющиеся оговорки – «прекрасно, но». Попробуем разобраться, почему.

Циклопы и дети без глазу пеняли Сальникову за «отсутствие динамики», «распадающийся сюжет» и тому подобное; это ерунда, конечно. В «Петровых» иная система воздействия на читателя — Сальников не говорит и показывает, он погружает в атмосферу. Если выбросить из «Обломова» всё, не относящееся к повествованию (гипнотические повторы, внесюжетные размышления), от текста останется треть — без, казалось бы, «воды» пресловутая «движуха» станет плоской и бессмысленной. А так Гончаров достигает цели — читатель сам становится доброжелательно-вялым Обломовым. Вопреки элементарной логике, этот персонаж издавна числится в положительных — ещё бы, каждый сам побывал в его шкуре и прочувствовал всю дремотно-шаманскую прелесть неделанья.

Сальников действует так же — атмосфера и детали доминируют над внешними событиями, и читатель не сопереживает, а именно погружается в морок провинциального бессознательного, а уж то, что оно с неприятной негероической чертовщинкой — извините, это и так давно известно. Тем более, там и сям периодически вспыхивают языковые и сюжетно-эпизодические русские чудеса.

А ещё доверчивому читателю и рецензенту порой досадно, когда его проницательно-высмотренные догадки никуда не ведут. Здесь работает даже не упоминаемое автором чеховское ружье, а целый арсенал. Читатель ждёт Пуаро с усиками, увязываеющего все концы, никто не приходит, ружья дружно палят в воздух, как и было задумано, а читатель закономерно дуется.

Также этот сад расходящихся тропок и холостых подушек ведёт к недоумённому единодушию в том, что касается его символизма. Рецензенты единодушно предлагают очевидную Элладу с Аидом-Игорем, Цербером, Орфеем и Царством мёртвых. И, подобно Петровой, видит флаг Греции даже в скомканном полотенце.

Но лобовая метафора не есть контрапункт или даже отдельный голос его; думается, дотошный исследователь может накопать много неожиданного.

Навскидку: инициация Петрова через смерть (готовая к аборту Марина). И грипп — как искушение и, соответственно, залог спасения).

В жену периодически входит дьявол (её татарское имя означает то же самое, что и Люцифер – «светозарный»), спираль внутри загорается, и мы видим Нурлынису, падающую, как молния.

И Петров, как апостол Пётр, также попадает под искушение лукавого, на этот раз воплотившегося, а ещё мысленно трижды отрекается от собственного ребёнка, но преодолевает искушение — совершая с сыном причастие просроченным аспирином.

Ещё Петров убивает своего двойника-Иуду, претенциозного друга-писателя Сергея (его имя переводится как «высокочтимый»). Разница между тёмным и светлым творчеством очевидна: Сергей пишет для «вечности», Петров рисует комиксы бескорыстно, по вдохновению; проза Сергея (по замечательному выражению автора, «довлатовщина из мелких, как бы смешных историй») сознательно обижает и раздражает, комиксы Петрова помогают его сыну понять себя, а однажды даже спасают его на уроке внеклассного чтения.

Живое слово убивает слово мёртвое, тёмный двойник повержен. Выходит такое символическое самоубийство, где теневой Петров, подобно Свидригайлову, сам идёт к смерти и в итоге уже ничего не отвечает — только тихо ботами качает.

Этот, казалось бы, безобидный Сергей, трогательно отсылающий вторичную прозу по журналам и обвиняющий всех вокруг в своих неудачах, действительно страшен. И в каждом из нас есть его черты — мы ждём заслуженной награды, разгадки и воздаяния по трудам нашим. Плохой зритель, слушатель, читатель — тоже Сергей.

И его надо в себе убить всем нам — роман Алексея Сальникова ускользает, не соответствует нашим лобовым брюзжащим ожиданиям и интерпретациям. Ведь катарсис — это когда или холоден, или горяч. Иначе никак.

Иван Родионов,

поэт, эссеист, литературный критик