Памяти Фазиля Искандера

Уже пять лет нет Фазиля Искандера… Вспомним же, что аскетизм и избыток: два полюса размышлений писателя – избыток земли, рождающей такой гостеприимство, что недра его поражают красками; аскетизм мировосприятия, позволяющего держаться только основного: уважения к смерти, любви к земле,  почтение к веками складывавшейся народной этики…

Распад очевиден; то ли в небесных лабораториях что-то пошло не так, и результат, излившийся в знакомую нам данность, оказался чудовищен, то ли двадцатый век больно круто взялся передвигать привычную мебель, в результате чего люди начали терять человеческое из собственного состава, расчеловечиваться, подвергаться распаду…

Вино пьётся из бурдюков, поднимаемых над головами; вино льётся в кубки, в чаши — вино земли, прокалённой солнцем, резкой, горной, с гортанной речью; вино, как счастье и философия, как знойная радость жизни и сферическая призма подлинного бытия: через опьянения жизнь не так уж страшна.

Или – совсем не страшна.

У Искандера нету книг с плохим концом.

Пусть всё ужасно, но финал… тут бабушка надвое сказала, и что там за последним, окончательным финалом нашим – неведомо.

Смех плутовской, смех лукавый, саркастический, отчасти язвительный оптимизм – точно векторная сила самосохранения человека в свинцовое время нравственных утрат и распада ориентиров (что достигает пика своего в «Кроликах и удавах»).

Смех – против смерти даже; раблезианство, вечно длящийся карнавал, гарантирующий продолжения рода; а каждое новое поколение должно быть умнее предыдущего, или – движение не имеет смысла, а оно не может его не иметь.

Смех, покоряющий смерть.

Грандиозный плутовской роман «Сандро из Чегема», лишённый сквозного действия, слоящийся блистающими бликами солнца и вина эпизодами из разных временных пластов бытия…

Народное захлёстывает элитарное, определяя суть.

Этажи жизни идут от народной стихии – никто не начинает строить дом с крыши.

И смех бурлит снова, смеховая стихия наползает на страх: жизни, перемен, грядущего; она растворяет его в себе, чтобы сияло вечное, вечное солнце, чтобы радовало оно детей, больше, чем могло радовать отцов…

Александр Балтин,

поэт, эссеист, литературный критик

Фото Владимира Мусаэльяна, ИТАР-ТАСС