Реализм Сенчина особый: внимательный, подробный, не упускающий ни одной детали: всё должно быть зафиксировано, собрано в тексте, каковой в свою очередь должен отличаться глобальностью, или хотя бы тяготеть к ней. Что, кроме реализма реально? Сама жизнь учится у него…
ПАРИЖ НЕ СПАСЁТ
…явь Андрея Топкина – главного героя повествования «Дождь в Париже» — даётся предельно замедленно, чтобы каждый поворот раскрывал нечто наиважнейшее, характеризуя то героя… то его сны.
Кризис среднего возраста излечить ли поездкой в город мечты – Париж?
Герой пробует сие: перегруженный массою подробностей былого, и почти с ощущением кошмаром осознавая, сколько воспоминаний принадлежит ему одному: общая черта всех, всех.
…в каждом хорошем герое: хорошо выписанном – как в капле – сосредоточены отражениями мириады других людей.
Судьбы схожи у большинства – при этом шероховатости их абсолютно индивидуальны.
Но – Парижа с открыток и рекламных проспектов нет: серый город, косой, всё штрихующий дождь, алкоголь…
И остаётся – бесконечный морок воспоминаний.
Сенчин убедителен: его язык не спутаешь ни с чьим, и внимание к теневым, порою страшным сторонам жизни, интенсивнее, чем к солнечной стороне оной.
Что ж?..
В этом много правды: как сосредоточена она и в том, что место пребывания вовсе не связано со счастьем.
Достижимо ли оно?
Серьёзно ли вообще это понятие?
Но повествование Сенчина исполнено с тою мерою писательской силы, когда следить за переживаниями героя интереснее, нежели думать об этом.
ЗОНА НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ
…как будто журналистское расследование, проведённое поэтическим языком души: при том, что густота плотности письма вполне соответствует индивидуальной манере Р. Сенчина – так можно охарактеризовать «Зону затопления»…
Нет привычных главных героев: ими – в большом количестве – становятся проблемы: рассматриваемые с разных сторон; все не взвесить, хотя хотелось бы.
Вероятно, за их наличием скрывается тайна бытия: которую так заманчиво было бы наконец расшифровать…
Нет и увлекательного сюжета – впрочем: он и не нужен, коли видим мы зону затопления глазами тех, кого исторгнут с родной земли, исказив им корень квадратный существования.
Быт жизни ломается: всё искажено, злоба логична.
Как всегда, Сенчин исследует пограничные, тяжёлые состояния: иные из которых – есть, а потом провал.
…пенсионерка ковыряется в огороде, кормит куриц, питается одной картошкой.
Молодая семья, точно подвешенная на острой проволоке конфликтов.
Журналистка, приходящая в чужой мир, видящая несправедливость его, понимающая, что соль жизни такова, что изменить её ни у кого не достанет сил.
Удешевление производства происходит за счёт человеческих жизней и экологических катастроф; а бюрократическая волокита остаётся слепком с кафкианского процесса…
Хотя от Кафки у Сенчина мало: но всё – от русской, тяжёлой, вечно вектором несправедливости движимой реальности…
ТОЛЬКО ХЛЕБОМ
Капитан милиции – чем-то напоминающий замятинского Барыбу: тяжёлый, камнеподобный, с коровьей кашей вместо мозгов – работает в провинциальном городишке: в вытрезвителе, щиплет помаленьку пьяненьких, пока однажды чрезмерной дозой перцового газа не отправляет на тот свет нескольких забулдыг.
…в романе «Елтышевы» будет несколько убийств: и все убивающие не испытывают ничего, будто совершают нечто естественное, логичное…
Так, мол, надо…
Или?..
Больно тяжела людская фактура, представляемая Сенчиным: больно недолюди даны, хотя – вроде бы обычные, из плазмы, из самой гущи.
…со службы капитану, конечно, придётся уйти, потом с семейством перебраться в деревню, и покатиться тогда: кривая, кособокая беспросветность; потащит по кочкам…
Словно исследуется феномен именно таких: недоразвившихся людей, с усечённой, или отсутствующей совестью, с интеллектом, чуть превышающим уровень звериного (хотя…каких зверей иметь в виду), с напрочь отсутствующими представлениями о добре и зле.
Только – удобно ли ему; нужно ли это, не нужно.
Словно, не хлебом единым – то есть не только рефлексами и инстинктами – отменено жизнью российской глубинки.
Хлебом. Только хлебом.
Ещё водкой: или любым пойлом, только бы залить мозги.
Страшная книга.
Страшнее всего то, что правдивая: и о правду эту…какаю-то наждачно-подвальную, заскорузлую обдираешь душу.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик