Роман Сенчин, «Лёд под ногами» (сборник «Рок умер — а мы живём»). Издательство «Эксмо», 2017 год.
Романа Сенчина числят по ведомству мрачного русского реализма, и это было бы почти правдой, если бы не двусмысленное положение современного реализма вообще.
Реализм, согласно нашим ожиданиям, ориентируется на «точное отображение действительности». Это да, но какой действительности? Реализм почти всегда либо изначально фантастический (что выразил ещё Гоголь), либо воспринимается таковым.
Парадокс вот в чём. Несмотря на схожесть определённых внешних и внутренних обстоятельств, жизнь каждого человека уникальна. Обобщения же давали «тип» такого-то человека — вроде бы для большего реализму, а на деле выходило следующее: чем более полным был тот или иной «тип», тем более абстрактным и не имеющим ничего общего с реальностью он становился. Высший реализм становился чистой фантастикой.
Если же не претендовать на масштабное обобщение, а честно выписывать ту или иную сторону действительности — для большинства читателей, не погруженного в эту самую действительность, погружение в такую реальность будет именно фантастикой. Как ни странно. Будни байконурского космонавта или приморского партизана мне не знакомы — а детали и нюансы так точны, что ассоциировать себя с таким героем я не могу, эти детали не мои.
Как итог, реализм сломался — пустая попсовая песня или гороскоп в газете за счёт своей универсальности попадают в действительность конкретного человека вернее и точнее, нежели сильное реалистическое полотно.
Лично я, например, во-первых, не обладаю каким-то разнородным жизненным опытом, а во-вторых, бэкграунд бывалого книжного червя имеет тёмную сторону — фабула, сюжетец и обстоятельства действия очень редко имеют значение. Общага ли на Уральской это, фронты Гражданской ли, Альдебаран ли — дело десятое.
Но вот — впервые за долгое время — попалась такая книга, когда и я могу испытать чувство узнавания, проживания: «Это про меня». Чувство удивительное, хотя и не сказать, чтоб приятное.
В романе «Лёд под ногами» есть два друга. Когда-то они были неформалами, мечтали об успешной рок-группе да старались не вписаться в благословенные девяностые. Вписки и портвейн, Майк и Янка, гопники и менты…
В начале нулевых один из друзей работает в столице. Он — тот самый «средний класс» (хотя и его положение — шаткое и нестабильное). Второй друг остался таким же. Только выглядит уже неуместно и смешно — с ирокезом и потрёпанным тридцатилетним лицом.
Теперь они совсем чужие. Первый для второго — конформист, он «продался». Второй для первого — инфантил, напоминающий о том прошлом, которое хочется окончательно забыть.
Срез поколения верный. Неустроенность и неприкаянность так называемых «миллениалов» не дотягивают, однако, до высокой драмы потерянного поколения. Сами виноваты во многом. Но было и хорошее — вера в то, что ещё чуть-чуть, и мир изменится. А ради этого можно пожертвовать многим.
И так выходит не рецензия, а отзыв, отклик. Но про опыт «узнавания» вкратце расскажу.
Я побывал и первым, и вторым другом.
Прощание с рок-юностью происходило долго, лет до 24-х. Ни учёба, ни армия, ни переезд, ни «исход во взрослую жизнь» большинства моей первой тусовки меня не останавливали. Я приезжал в город детства, находил, цеплялся — гитара, портвейн и всякое такое. Была и унизительная сцена, совпадающая с эпизодом из книги: тебя выгоняют со вписки.
Происходило и наоборот. Был (и есть) человек, отказавшийся взрослеть и приспосабливаться напрочь. Его нафталиновый тридцатилетний бунт казался мне смешным, и возвращаться к химерам юности я не хотел; было несколько тяжёлых сцен и ситуаций.
Финал романа даже не пессимистичен — он похмельно трезв. Герои не примиряются, и это нормально — но не примиряются они и с собой. Герои, «заранее обречённые на полный провал».
Спасибо Роману Сенчину — за тяжёлое, но необходимое путешествие по местам боевого бесславия. Кажется, в психологии это называется «заземлиться».
Иван Родионов,
поэт, эссеист, литературный критик
