Рубен Давид Гонсалес Гальего, «Белое на чёрном». Издательство «Лимбус-пресс», 2020 год.
Стыдно признаться, но перед прочтением книги у меня было некоторое предубеждение. Точнее, даже два. Рад, что они развеялись.
Предубеждение первое. Назвал бы его «синдромом Вуйчича». Ознакомившись с биографией писателя, опасался, что признание книга получила за личную историю преодоления, за героизм написавшего, а не за, собственно, литературу. Так иногда бывает, чего уж греха таить. Говоря несколько цинично: слезовыжималка в комплекте с преодолением зачастую даёт успех. Но не литературу.
Здесь такого нет и в помине. Единственно возможный в подобном жанре фотографический стиль, без виньеток и избыточности. Чёрное и белое — контрастом. И вообще — перенесённые страдания в России никогда не были индульгенцией. Ни на последующие дурные поступки, ни, тем более, на «квоту» в профессии. Жестоко, но честно. А как иначе — та или иная беда затронула слишком многих. Достоевского или Гаршина любят исключительно за талант, да и Асадовым прекрасная половина Союза зачитывалась вовсе не из-за его трагической и героической судьбы.
Предубеждение второе было вызвано отзывами и аннотациями. Судите сами:
«Рубен Гальего русский писатель… на опыте своей жизни в советской России, большая часть которой прошла в интернатах для детей-инвалидов, в полной мере ощутил значение слов «коммунистическая мораль (аннотация из книги)».
«Эта книга — современный «Архипелаг ГУЛАГ», мольба о том, чтобы люди не закрывали глаза на правду и реальность (ещё одна аннотация, за авторством New York Times — на задней стороне обложки)».
Предположим, вы ещё не читали «Белое на чёрном», знакомитесь с этими аннотациями. Как думаете, о чём книга? О насилии, истязаниях, убийствах, безжалостном Мордоре и беспросветности?
Логично же.
Ничего подобного. «Белое на чёрном», несмотря на тяжёлый материал и несколько действительно страшных эпизодов — светлая книга. Оптимистическая трагедия. Тем она и сильна — будь она очередным нагромождением чернухи, вряд ли был бы такой эффект. А эффект действительно был. Помимо премии «Русский Букер», Гальего получил и любовь читателей. Был случай, когда он выпал в инвалидной коляске на рельсы и получил серьёзные травмы — читатели со всех концов света посылали деньги на лечение.
Неслучайны запомнившиеся герою крашеные яйца на Пасху — редкое лакомство в советском интернате. «Белое на чёрном» в чём-то и есть своеобразная версия шмелёвского «Лета Господня» — рассказы о чуде для человека и чуде в человеке.
Есть в книге, извините за штамп, и правда. Слово это, применительно к литературе, несколько девальвировалось. Особенно сейчас, когда пляшет постмодерн, причём не только высоколобый. Когда пузатый автор берёт псевдоним «Громов», переселяется в тело Сталина и крошит при помощи боевых навыков почему-то американцев. Когда сорокалетняя женщина пишет от лица подростка-гея. Когда отстранение от прочитанного становится не приёмом, а единственным способом не разочаровываться.
Можно ли не поверить Николаю Островскому? И с Гальего та же история.
Кстати, ещё про Америку и Достоевского. Свидригайлов что-то такое знал (сравни рассказ «Америка» у Гальего):
«В девять лет мне рассказали, что в Америке инвалидов нет. Их убивают…Я не хочу, чтобы меня кормили бесплатно, я никогда не смогу получить нужную профессию. Я хочу укол, смертельный укол. Я хочу в Америку».
Но в Америку, как и многим другим сверхлюдям (без иронии) отечественной литературы рано — ещё повоюем!
Иван Родионов,
поэт, эссеист, литературный критик
P.S. Скоро буду писать о Алексиевич и о «Доме, в котором…» «Белое на чёрном» ложится аккурат между ними, наследуя лаконичности и голой прозе «Чернобыльской молитвы» и являясь мостиком к героям и миру Мариам Петросян. Миру, где увечья и страдания отходят на второй план, где они не причина всех бед и несчастий, не пресловутая «травма» на всю жизнь. А взлётная полоса — к неведомому и сверхчеловеческому.
P.P.S. Когда обсуждался вопрос о присуждении книге премии «Букер десятилетия», Гальего волевым решением снял его, предложив себя в качестве члена жюри. Он понимал, что новая премия вызовет ненужные споры, пересуды, толкования — и от такой возможности красиво ушёл.
Сверхлюди — они такие.
Перекрестить нельзя похерить.
