
Причудливая капризность Нобелевского комитета едва ли кого удивит, особенно в области поэзии, где дело касается переводов – всегда отчасти условных. Тем не менее, переводы из Адониса – сирийско-французского поэта, выдвигавшегося не раз, представляют поэзию более глубокую и своеобычную, нежели переводы из новоиспечённой нобелиатки Луизы Глюк (опустим банальный, но и позорный факт: никто из национальных – признанных таковыми – поэтов 20 века этой премии не удостоился, ибо не-лауреатами были: Есенин, Рильке, Аполлинер, Лорка, Фрост, Тувим, Незвал).
Переводы на русский из Л. Глюк отдают хиленькой провинциальной самодеятельностью: пусто-пафосно, бессмысленно-риторично, маловыразительно, безлико:
Непостижимый отец, когда мы впервые
лишились рая, Ты сотворил
его подобие: слегка другое,
чтоб преподать урок, но и похожее:
и там есть красота, и здесь –
вот только
мы так и не усвоили урок. Покинутые,
устали друг от друга. Потом
настали годы тьмы: посменно
работали в саду…
И так далее – всё монотонно, о чём бы ни шла речь; всё с претензией, скучно, бесконечно…
Разумеется, сплошные верлибры.
Сложно сказать – можно ли писать качественные рифмованные стихи на английском, или рифма за десять веков английской и англоязычной поэзии истрепалась так, что воспринимается пустой побрякушкой…
Однозначно: по-русски не так — именно рифмованный русский стих представляет поэтическую высоту, оставляя верлибру нишу филологического эксперимента, в лучшем случае.
Однозначно: в России стихов уровня (если судить по переводам) Л. Глюк пишется бессчётно много.
И ощущение профанации литературы от большинства нобелевских решений остаётся стойким – неприятное, давит оно сознание уверенностью, что получить оную груду денег может масса народу, ничего выдающегося в литературе не сделавшего.
Что, разумеется, не относится к научной части премии, где совсем иные критерии и оценки.
А нобелевская премия по литературе давно напоминает закрытую корпорацию по распределению крупных сумм, где всё зависит от правильного карьерного движение: преподавание, профессорство, — объёма связей и силы тех, кто пробивает того, или иного лауреата.
Оговоримся, — возможно, в оригинале стихи Глюк воспринимаются иначе, однако прошлые премии, к примеру, Бобу Дилану, или Алексиевич, подтверждают нелепицу решений таинственного комитета.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик