К 120-летию Теодора Адорно

Уплотнённый мир гегелевской диалектики подразумевает участие в мысли столь не многих…

Адорно оказался втянут: о! он обрушивался на культуру и общество: первую – за то, что в ней избыточно фаустианства, второе – за то, что оно слишком затекло, заросло замшелым салом; он обрушивался на них, используя мрачную, тяжёлую фигуру Гегеля, провидца мирового духа, так, что и сам Гегель бы не понял, как его монументальные, усложнённые тексты легли в основу критики, столь мощно осуществляемой Адорно.

Он закручивал тугие петли и дуги мысли – может быть, слишком тугие: совмещая виртуозные вибрации психоанализа венского шамана – если верить определению Набокова, – колоссы косно-космических построений Карла Маркса, истовую критику культа потребления, гарантирующую расчеловечивания человека.

О Боже! Какие определения жизненных воззрений: экзистенциализм, феноменология, неопозитивизм! Какие игры оттенками смыслов: но – всё ниспровергал суровый Адорно, не устраивало какого ни одно из… глобальных игрищ ума.

С одной стороны – он предлагал своё.

С другой…

…его эстетика барочна, и, давая ей словесную плоть, Адорно соплетал многие символы, если представить их линиями, требующими плетения – орнамент ждёт…

Он ждёт всегда!

Орнамент жизни переусложнён…

Адорно работал с философией музыки, имея в виду в основном германский её аспект: где наиболее полно реализовывалась неидентичность…

Творец не совпадает с музыкой: опережающей его, диктующей ему правила свои, эстетику, узловой орнамент звуков.

…Адорно… вундеркинд, окончивший гимназию экстерном в совсем розовом возрасте, всю жизнь отдавший напряжению мысли, доказывает, как мощно может взрасти тростник, напитанный этой субстанции: неустанной мысли.

Ну и… речение его, написанное остриём совести по плоти человеческой неправильности, горит рубинами духовной крови: Как можно слушать музыку после Освенцима!

Как?

Освенцим не отменяет мгновенный дым судьбы: судеб, соединяющихся в суммы…

Освенцим должен отрезвить человечество, но афоризм Адорно, связанный со слезинкой ребёнка, хотя и неизвестно, как философ относился к Достоевскому, свидетельствует о таком напряжение души и совести, что, сколько б интеллектуальных лабиринтов Адорно не завернул, этот выход-выкрик будет гореть всегда.

Александр Балтин,

поэт, эссеист, литературный критик