Смерть матери…
Словосочетание, требующее исправления, не может быть, мама не может умереть, — уйти? Но уход мамы страшен…
Сердце рвётся, не веря:
Проснулся вдруг в полночной тьме –
Тоска сжимает сердце мне.
В тьме непроглядной слышу я,
Что плачет матушка моя.
Я знаю, мама умерла,
Но вот она, светлым-светла,
Стоит, опершись на косяк:
«Ну, как вы тут живете, как?!»
И – затуманилась во тьме.
И не пришлось ответить мне.
Мир дисгармоничен без матери: а поиск гармонии в пространстве мира стал основой духовного и поэтического поиска М. Зайцева.
…русский стоицизм – особого свойства: перемигивающийся, как будто, со сказовым ладом, но и – адресованный к небу, которое называется так нежно, что сладко делается на душе:
Вдруг под небушком высоким,
Близким-близким и далеким,
В путь последний соберусь.
Что ж, бывает горькой правда:
В путь последний – ну и ладно!
В путь последний – ну и пусть.
Небушко…
Какие тайны скрывает?
Чем поразит?
…но главное – что и смерть не страшна, и растёт из поэзии Зайцева необыкновенное сияние: мол, и смерть преодолеем, оставляя стихи…
Достучаться до сердец людских – как сверхзадача поэта: особенно – не играющего, но проживающего жизнь всерьёз, как М. Зайцев.
Свод родной природы, расширяющийся в бесконечность; пласты русский полей-пространств; и – кристалл озёрной воды, представляющий окрестный мир красиво-перевёрнутым:
Смотрящий в озеро лесное,
Я вижу лес, растущий вниз.
Поляну. Поле овсяное.
Деревьев зубчатый карниз.
И солнце, блещущее ясно.
Себя, смотрящего со дна…
Там все волшебно! Все прекрасно!
Там жизни нет. Вся здесь она!
И волшебство яви увидено с таким прекрасным детским удивлением, что завораживают мускульно сделанные и вместе – такие нежные – строчки.
Необычность всего: мир, отражённый в капле воды (если сопоставить озеро с космосом пространства), светится счастьем.
В поэзии Зайцева часто мерцает оно –необходимое человеку; и, сколь бы ни была искривлённой и неправильной жизнь социума, счастье ничто не отменит.
…напевы, идущие из глубин: русского слова, предшествующей поэзии, но – напевы, пропущенные через фильтры собственного дара и опыта:
Свет мерцающий ручья,
Тропки вздох вечерний…
— Чья ты, милая?
— Ничья!
— Вот и я ничейный!
Вскину сумку на плечо
И айда на пчельник!
— Чье ты, полюшко?
— Ничье!
— Вот и я ничейный!
Русская вольница дышит…
Поле – как альтернативная жизнь: и сходящиеся «ничейности» обладают особым поэтическим обаянием.
Своеобразие метафор Зайцева, порой разворачивающихся на несколько строк:
Печалью полнится душа…
Костра стихающее пламя,
Как наземь брошенное знамя,
Свернулось возле шалаша…
Метафора, как особый поиск сродности явлений, выявления общего…
Метафора – с игрой и всерьёз: объединяются качества: и – видишь этот костёр, чувствуешь такую печаль…
Тонкая повесть о человеке, его сущности может быть вложена в краткое, напряжённое содержанием стихотворение:
Дождь пошел, разлились реки,
Ветер взвился вдалеке, —
Позабыв о человеке,
Смыли домик на песке.
Он построил дом на камне.
Реки — точат, дождь — дробит,
Ветер дом обжал руками —
С корнем вырвет! — Дом стоит!
…Человек живет добротно.
Но нахлынет вдруг! В тоске
Он выходит за ворота
И — рисует на песке…
Зайцев верил в световую суть человека, пусть и рисующего порой на песке…
Он верил в свет – и служил ему; и созвучия его, наполненные разными световыми потоками и оттенками, поднимались выше и выше: в бесконечность таинственных пространств, где и растворился поэт, оставив земле свои песни.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
Солнечный был человек. Светлая память.