Светоний раскрывал миры прошлого – и код к его текстам, найденный Гаспаровым, точно приближал то время, которое по сути не представить…
1
Какова она – латинская жизнь: с её тяжёлым хлебом и неистовыми увеселениями, с тайнами, оставшимися за бортом грядущих поколений, и очевидностями огней?
М. Гаспаров был отменным латинистом: кропотливым и вдумчивым, со стилем, чьи грани сверкали остро, показывая мир древней жизни так хорошо, что современность отступала на второй план.
Виттелий не похож на Калигулу, и механизмы власти, раскрываемые Гаспаровым для русской почвы, доказывали, как похожи они, увы, в столь разные времена.
Бабрий, чьи рассказы были насыщены густо басенным подтекстом, демонстрировал – вместе – язык простой и радостный, в чём-то детски-наивный, в сущности – умудрённый.
Сколько неизвестных авторов было разбросано по греческим обломкам!
Собирая их, открывая золотые зёрна, Гаспаров расширял спектры русской речи – и схожую работу проделывал, переводя вечного, сухого и красочного, мудрого и несчастного Эзопа.
Причудливо-прихотливый Авсоний и величественный Геродот: каждый по-своему доносили свидетельства о старой жизни.
Алкей звучал то жертвенно, то истовостью жизненной энергии и страсти: и неожиданно вырастал интеллектуально перенасыщенный, сложно гнувший строки Э. Паунд.
Но и Пиндар открывался неожиданно в передаче Гаспарова, и Рильке обретал новые краски, и Кавафис показывал мир с жёсткой чёткостью.
Особняком стояла поэзия вагантов, где религиозные силы просвечивал своеобразный эротизм, а под вином понималось скорее вино божественного экстаза, нежели виноградная лоза.
«Филология, как нравственность» называлась одна из книг М. Гаспарова, и именно такое сочетание позволило выдающемуся филологу и переводчику чрезвычайно расширить пространство отечественной словесности…
2
Латинский мир и пышен, и богат, и прост – одновременно; латинская жизнь в провинции отличалась от жизни в метрополии, как она отличается ныне, только при другом антураже; и Гаспаров, давая переводы, исполненные ювелирно, показывал её: через призмы поэтов и историков: ярких, многочисленных.
Другое дело поэтические бездны средневековья: тут тонкая христианская символика причудливо переплеталась линиями со своеобразным эротизмом.
Но звучание внешне просто – при тугом наполнение строк и строф.
Кораблик по волнам вёз Мадонну.
Рыцарь уходил в благородные просторы неведомости.
Вино…хмельное ли оно?
…ради физического опьянения – или имеется в виду экстаз божественного состояния, добываемого результатом кропотливых молитв?
Сложно и просто, и необыкновенно красиво.
Растения переводов М. Гаспарова столь обогатили сад русской словесности, что не представить его без оных.
3
Образцовый филолог, классик, истолковывающий филологию, как нравственность…
Это уже метафизика: ибо классические категории дисциплинируют мозг, заставляют думать на высоких оборотах, не допуская срывов в негатив…
…Михаил Гаспаров называл себя ломовой мышью науки – именно так: не лошадью, ибо, как мало кто, ощущал громаду не познанного, и, несмотря на колонны сделанного, отличался подлинной скромностью, продолжая вершить труды.
Его не интересовал вопрос – хорошо, или плохо? Суть не в этом – в том, чтобы выяснить, как это сделано: только тогда мы поймём суть вещи.
Он воспринимал Грецию абсолютно живой, и очень занимательной, так и назвав книгу о ней: «Занимательная Греция».
Она действительно оказывалась занимательной – в его интерпретации.
Книга его сохраняла золотой баланс между литературой научной – и популярной; и – сквозь череду картин – стремилась ответить (отчасти и отвечала) на вопрос – как всё начиналось?
Почему здесь…
Мифы, предания, история – всё мешается в пёстром калейдоскопе; греческие города-государства, повседневность; разделы книги, каждый из которых трактует какой-нибудь из аспектов греческой жизни.
…плотно насыщенная, заливающее сознание светлым морем информации «Капитолийская волчица», концентрация содержания в которой столь высока, что не ощутить себя частью всеобщности – просто невозможно.
У Гаспарова было объёмное, всё охватывающее мышление: целостное, точно противостоящее нынешней клиповости; это очень чувствуется, когда обращаешься к его «Записям и выпискам»…
И он – был поэтом филологии: как представал блестящим поэтом, работая с переводами.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
