К 555-летию Максима Грека
Не представлял Русь из своего сияюще-солнечного итальянского далека; не представлял густую снежность, беседуя с делла Мирандолой, обсуждая те космологические аспекты бытия, которые могут окрашивать сознание в небесные цвета.
Из богатой семьи – соответственно образование, полученное им, отличалось блеском; он, баллотировавшийся в 20-летнем возрасте в самоуправляемый совет острова Корфу, потерпел неудачу, после чего отправился в Италию.
Мелькает великолепный калейдоскоп красивейших мест.
В Венеции А. Мануций обучает Михаила Триволиса изощрённости книжного дела.
Жизнь Флоренции бушевала – интеллектуальная, политическая…
После падения Савонаролы, захватившего на какое-то время власть, уезжает на Афон, где принимает постриг в Ватопедском монастыре.
Путь дальнейший связан с русским простором: Василий III обращается к игумену монастыря послать ему монаха Савву для перевода духовных книг.
Монах стар, он не выдержал бы и пути; Максим Грек энергичен и блестящ, братия решат послать его…
Пышна делегация патриарха Константинопольского; пышна она и пестра, таящая свои цели; именно в её составе и прибывает Максим Грек…
В России он и остаётся, сперва с недоумением относясь к ряду церковных разночтений…
Первой работой его становится перевод Толковой Псалтири; Василий III не отпускает его домой; работы продолжаются.
Но дефекты русской жизни, дисгармоничную социальную несправедливость наблюдая, Максим Грек начинает борьбу, критикует власти, становится на сторону нестяжателей, полагая, что негоже монахам состояния иметь.
Борьба неравная: за Максимом, кроме собственного дара и убеждённости в правоте, не стоит никто.
Поместный собор обвиняет его в ереси, Максим оказывается в заточении в Иосифо-Волоцком монастыре; условия содержания таковы, что ад на земле перестаёт быть метафорой.
Из монастыря он не выходит – смерть забирает его оттуда.
Его сочинения многообразны и дидактичны: они неистовы и глубоки, в них трактуется должная и необходимая чистота монашеской жизни; поучения строги, а послания и письма различным лицам содержат драгоценный исторический материал.
Вокруг его сочинений разгорались споры…
…Пока душа Максима, познавшего слишком разные стороны жизни, продолжала путешествие в заоблачности, которую сложно вообразить.
Отцеженное золото италийского неба, и молодой Михаил Триволис, ещё ничего не знающий о просторах снежной Руси и тяжёлом ярме православия, слушая Пико делла Мирандолу, стремится постичь интеллектуальные узоры великого неоплатоника, запутавшегося в ходах лабиринта, построенного греческим мудрецом-атлетом.
Или не запутавшегося: всё понимавшего ясно, но Триволис, жизнь воспринимая избыточно всерьёз, влагается пока в католические молитвы (молился ли Лоренца? Фичино?)
Слушая указания Фичино, нечто чувствует в себе…
Дуновенье?
Мерцанье?
Русь настолько не похожа на бушевание крохотной империи Лоренцо Великолепного!
Синевой загорятся кипенные снега.
Тяжестью лягут на душу византийские службы, тяжестью и лёгкостью; Максим Грек, преодолевая себя, время, пространство, оставит сумму дидактических произведений, сильно придавленных догмой.
Догма тяжела, как пласт камня, как мраморное мясо, которое так любил Микеланджело, связанный с Мирандолой, со всеми.
Со светом неоплатонизма!
Триволис, куда тебя занесло?
Ведь Италия, даже в том, сильно раздробленном перемешанном варианте, давала такой образ светового рая…
Из аристократической семьи, из местечка Арта, размазанного, задавленного турецким владычеством.
Янычары верят ли во что-то, кроме силы и остроты меча?
Образ мечетей как торжествующая, сильно давящая религия…
Хотелось бы думать, что мировосприятие Михаила Треволиса было солнечным, было платоническим, хотя в пещере, созданной Платоном, не доказуемо, увы, ничего радостного…
Афон изощрённо пчелиный, сложный, устроенный богато – в метафизическом плане…
Триволис на Афоне.
Триволис в особняке Мирандолы.
Пико взорвётся: он умрёт столь молодым, объявив свои 900 тезисов, что Тривролис останется в пустоте, но тут воспоследует приглашение Василия Третьего, и Триволис, сложно и долго добираясь, видя мир, пересечённый пейзажами, суммами их, суммами сумм, доберётся до Москвы.
Московии.
Кропотлив, в молитву вложивший себя, в ней растворяющийся, ждущий результатов душевной, герметической алхимии, переводит «Толковую Псалтырь», осуществляет и ряд других переводов, вспоминая Пико, блистательного Мирандолу, его игру мысли, италийские виллы.
Тосканские.
Игра длится, но она производится слишком всерьёз, чтобы считать её игрой, одно отрицает другое, и алхимики объясняют сложное через ещё более сложное…
Обвинён в ереси.
Взрывавшийся в дидактике своих работ.
Обвинённый и в ней, и в связи с турецким правительством, запрещён к причастию.
Для него трагедия.
Вечность раскрывается, прорастает из боли.
Из суммы болей.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик