Настоящими литературными полюсами были… Платонов и Булгаков, Толстой и Достоевский, Пушкин и Булгарин…
1
В определённом смысле – они воспринимаются полюсами и пиками литературного века: двадцатого. Булгаков и Платонов: не имеет значение, кого называть первым – просто надо же кого-то.
Разумеется, Платонов с его густотой народной, рабочей плазмы никогда не пользовался такой популярностью, как Булгаков, даже не Булгаков, а конкретно – «Мастер и Маргарита»: уникальная, особняком стоящая книга, любимая и простецами, и высоколобыми; книга, где просматривается столько слоёв, что в постоянном углубление можно запутаться, так что, отчасти лучше сосредоточиться на коровьевских штуках: хотя и привлечение симпатий к нечисти – едва ли достойное дело.
Есть читатели, полагающие роман гимном сатане – и отстраняющиеся от него; однако, даже они не могут не чувствовать поразительного обаяния книги.
Платонов иной: куда он идёт?
Каким языком пишет?
Это уже и не русский, как будто, а какой-то сгущённый вариант живых существительных, прилагательных, глаголов…
…поезд опоздал на долгие часы, а потом опоздал ещё дополнительно.
…но мать не вынесла долго жить…
Странные решения принимаются на уровне фразы: органика якобы неграмотности настолько велика, что достигается поразительный художественный эффект.
Язык, каким могла бы заговорить почвы…или паровозы: ласково рассматриваемые Платоновым, как живые существа…
Евангельский мир был, вероятно, чужд Платонову: или он рассматривал красную новь, вершащуюся вокруг, как вариант установления царствия Божья на земле…
Евангельские пласты, истолкованные Булгаковым, слишком не стандартны, неожиданны, и могут произвести ошеломляющее впечатление; однако, учитывая скудость фактографии, никто не может поручиться, как оно было – там, в древнем Ершалаиме; как именно разыгралась там драма драм, во многом определившая ход дальнейшей истории.
Платонов, пожалуй, впервые выводит подлинного рабочего на сцену литературы: не причёсанного, мало грамотного, неумытого, знающего всё о механизмах, а жизнь воспринимающего с какой-то каменной мудростью.
…рабочий у Булгакова…только если в реплике Аллилуйи: «Мол, я не я, если вам, Зоя Денисовна, сегодня же рабочего не вселю…»
Логично: персонажи Булгакова совсем иного толка.
Какая замечательная, живая гроздь учёных: Персиков, Преображенский, профессор Кузьмин, осматривающий буфетчика, Стравинский…
В иных фрагментах платоновской прозы сквозит близость к русскому космизму: тени Фёдорова, Циолковского проявляются, как будто…
У Булгакова… скорее насчёт Канта, которого надо, как известно, в Соловки.
Два прозаических пика – наследие двух мастеров – совершенно не похожих, даже горизонта общности не усмотреть: тем не менее, эти высоты ныне очевидны, и их значительность определяет степень высоты русской прозы двадцатого века.
2
Вопреки расхожему мнению, Толстой гораздо мрачнее Достоевского: достаточно вспомнить «Крейцерову сонату», или «Смерть Ивана Ильича»…
Чудовищная тайна смерти, на которой был зациклен Толстой, Достоевским, очевидно, воспринималась проще: как часть естественного процесса жизни, подразумевающая непременное продолжение.
Уверен ли в нём Толстой?
Оленин из «Казаков», находясь в недрах природы, воспринимал просто: «Поживу, поживу – и умру…»
Но это – ранний период: когда ещё не сгустились романы, не пройдено было столько вёрст жизни…
У Достоевского умирают по-разному: одно дело Зосима, другое – Мармеладов.
У Достоевского умирают чудовищно: как старуха-процентщица с сестрой, убитые таким кристально чистым Раскольниковым, что мнится, будто всё это ему привиделось.
Толстой больше воссоздаёт мир, давая портреты людей такой стремительной глубины, что персонажи становятся более выпуклыми и ощутимыми, чем реальные люди.
Достоевский точно пишет альтернативный мир: заострённый, часто гротескный, как в «Бесах», ненормальный, великий, величественный, предельно густо заселённый людьми во всех их разновидностях.
Они противоположны – Толстой и Достоевский; единственное общее: невероятный размах, вселенная, вмещённая в книги.
3
Писать предельно грамотно и совершенно выразительно трудно: недаром не то Греч, не то Булгарин требовали отлучить Гоголя от печатного станка: мол, что это за язык?
С блестящими неправильностями, кипящий, неистово-выразительный, сверкающе-цветной…
Но – Тургенев и Чехов предлагают варианты языка и предельно грамотного и наивысше выразительного…
Ведь и Толстой, и Достоевский, и Лесков, да и Щедрин пишут очень по-своему: словно и грамматика своя, и лексика…не из гимназического курса.
А чеховские фразы – в высших его прозаических текстах – словно составлены из сияющих золотых нитей; и у Тургенева нечто похожее: всё столь гармонично слажено, что дивное впечатление впечатывается в сознание.
Не нужна тяжелостопность, не требуется захлёб, никакой архаики…
Впрочем, разнообразие шедевров девятнадцатого века именно и хорошо разнообразием.
4
Волшебные шатры и шары болдинской осени, полёт мысли, кажущийся бесконечным…
И холерный карантин может оказаться на пользу литературе, и уединение в недрах осеннего поместья будет легендарно продуктивно…
Онегин заходил к поэту – рассказать о собственной жизни, он был реальнее реальных людей, и ритмы, продиктованные им, слагались легко и свободно; великолепная мешанина стихотворений, большинство из которых ложились в антологии, заваривалась густо и круто…
А вот уже – Белкин идёт по аллее, и шуршит живой гербарий листвы под ногами маленького человека: которому суждено открыть большую тему в литературе.
«Бесы» отражали тревоги поэта: житейская суета могла помешать чистым поэтическим струям…
Бесы кружились, взлетали, нечто страшное творилось: и стих, вибрируя тревожными нотами, поднимался всё выше и выше.
Классическая элегия повествовала о безумстве прошлых лет, и смерть маячила тенью, но не было желания соприкоснуться с нею.
Поп проигрывал Балде: карикатурный поп: столь характерный для литературной русской нивы…
Снова заходил Белкин, вытесняя Онегина, снова вились и лились стихи, и шары золотые взлетали, и пёстрые шатры сияли метафизической правдой…
5
Роман «Чёрная женщина» не всем знатокам известен: между тем роман Н. Греча, оставшегося в литературе фигурой вполне одиозной, был популярен.
Цитируется Карамзин – в начале.
Концентрируются темы дружбы, любви, поиска.
Познакомимся: Алексей Кемский – мистик и почти алхимик (в душе), искатель, отчасти поэт.
Его сердце полно добра и благородства: именно из-за этого он чувствует себя одиноким: так было в любые времена, наши, кстати, не исключение.
Кадетские друзья поверхностны, сводная сестра желает ему смерти.
Речь – о становление героя, вызревание его духа, о подлинности; и герои даны выпуклы, и язык не смотрится старомодным, и лихо закрученный сюжет будет в помощь читателю, как и то, что на каждый вопрос сыщется ответ.
Роман читался бы и сегодня: если потратить время на популяризацию; роман, пронизанный токами мистики и философии, несёт в себе интересные зёрна не ветшающих идей.
Греч был влиятелен – в свой время: ведь его «Сын Отечества» был из самых читаемых журналов; и поля его деятельности – Н. Греча, как писателя – обширны: историк, филолог, публицист…
А вот остался – как враг Пушкина.
Несправедливо, в общем.
6
Недоброжелатель Пушкина, объект его эпиграмм, сотрудник одиозного 3 отделения жандармерии…
Вы читали Ф. Булгарина?
Полноте – зачем его читать…
…западноевропейский плутовской роман, перенесённый на русскую почву: Пушкин завидовал тиражам «Ивана Выжигана» — сочинению Булгарина.
Плут, человек из народа, угодивший в слуги к сильным мира сего, и норовящий урвать и свою частичку счастья.
Оно – основное стремленье людское, как же иначе?
Выжигин – от выжига, и Булгарин даёт галерею карикатурных персонажей…
Нет, роман не столько важен мерой художественности, сколько местом в историческом контексте; посему стоит прочитать и сегодня: как стоит вернуться к историческим сочинениям Булгарина: о Марине Мнишек, о Дмитрии Самозванце: они крепко сделаны, и язык их не настолько устарел, чтобы нужно было продираться сквозь словесные дебри.
Текст книги о Самозванце строится не обычно: точно пересекаются проза и драматургия, иногда диалоги растягиваются на страницы; но это выпуклый текст. Булгарин писал свою правду, представляя героя своего весьма образованным человеком, связанным с иезуитами: второе подразумевало первое.
Булгарин не только доносы умел писать – он был разнообразен.
У него действительно была своя правда: куда ниже пушкинской, но всё-таки подтверждённая талантом.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
