Франц Кафка… Он вскидывается в середине ночи: сон прерван резко. Он напоминает худую встревоженную птицу: с огромными глазами и больной душой; и трактир, в котором в недрах сна он встречался с Гофманом, словно вибрирует в пространстве не большой комнаты, служащей жилищем.

Писал ли Кафка по ночам?

«В исправительной колонии» детально восстанавливая жуть кошмара, писатель призывает к отказу от жестокости, разрушая образ её, данный страшной, безумной машиной казни.

Таких не изобретали в реальности: хотя суммарно человеческая жестокость, проявленная за обозримые временные пространства, поражает своей изощрённость…

Грегор Замза, уже превращённый в неприятное, огромное насекомое, толкнув дверь, заглядывает в комнату: у него человеческие глаза, и они светятся такою мольбой о сострадании…

«Превращение» призывает к оному: кто бы ни был, во что бы ни превратили обстоятельства – всякий достоин оного: как помощи, поддержки.

…добрый волшебник, выйдя из книги Гофмана, походя возвращает несчастному Замзе человеческую внешность – но это совсем другая история.

«Процесс» громоздится…

Он прорастает в метафизические небеса, и та реалистичность, с какой обстоятельно восстанавливает Кафка детали знакомой ему яви, делается жуткой: учитывая объёмы абсурда, задавившие человеческую жизнь.

Кафка возвращается со службы: всегда одною дорогой, по витой улицы, под наблюдением башен и черепичных крыш, одинокий насквозь, грустный, тревожный…

Как ненавидел параграфы и циркуляры!

Они, словно оживая, врываются в полосы страниц, превращаясь в странные персонажи…

Как в «Замке» — в который не попасть: и есть нечто бесконечно муторное в нагромождение иерархий: всё больше, больше, сложнее, сложнее…

Кафка обожал литературу; он к книге относился, как к сакральному предмету, и, создавая свой фантасмагорический, в котором ничего светлого, в каком всё светло — мир, не думал – попадёт ли тот в действительность – всегда условную, впрочем; станет ли частью мира всеобщего…

…где всё длятся нелепые процессы, по-прежнему недоступны замки, и. если и нет подобных машин казней, жестокости не убывает.

Александр Балтин,

поэт, эссеист, литературный критик