
Владимир Маяковский громоздил лестницы в небо: шумно, яро, взрывая привычный поэтический мир изнутри… Арсений Тарковский, бесконечно вглядываясь во время и пространство, добывал тайны тишины, и, свидетельствуя о хрустальном мозге воды, словно раскрывал сакральные секреты, не познанные в иные времена.
Весомость была характерна для обоих поэтов: тут слова крупны, и они – одновременно и строительный материал, и тайна тайн, сосуд, изнутри исходящий розоватым свечением:
Слово только оболочка,
Пленка, звук пустой, но в нем
Бьется розовая точка,
Странным светится огнем,
Бьется жилка, вьется живчик,
А тебе и дела нет,
Что в сорочке твой счастливчик
Появляется на свет.
Жаль, у Маяковского нет стихотворения, наименованного «Слово», но его слова – сильно вброшенные в мир, подразумевающие изменения оного, тоже связаны с мерой метафизики поэзии, где всё держится на воздушных нитях, сколь бы ни грохотали бури: в сердце ли поэта, в окрестном пространстве…
Маяковский исходит нежностью, болью и состраданием: возьмите мальчика из «Про это»:
Вата снег.
Мальчишка шел по вате.
Вата в золоте —
чего уж пошловатей?!
Но такая грусть,
что стой
и грустью ранься!
Расплывайся в процыганенном романсе.
Или – печёнка, которую готов достать из себя ради собачонки, которая – сплошная плешь…
Маяковский очень сострадателен: в сознанье горит страшный стигмат, выжженный огромностью дара.
Тарковский бесконечно нежен к миру: к кузнечикам его, воде, листве…
Он писал так, будто овладел праязыком, на котором говорили деревья…
Он будто слышал ирреальную речь почвы, руды…
И общий горизонт немыслимо не похожих поэтов – именно в этом: в бездне, командировавшей на землю и того, и другого, чтобы открыли частично тайны её…
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик