О симметрии Андрея Битова… Симметрию можно преподавать, как и всё иное: математику, литературу, физику; симметрия, вписанная в реальность, улучшает её апартаменты, и, продуваемая онтологическим ветром явь, становится несколько инаковой…
1
…Битов утверждал, что не писал роман «Преподаватель симметрии», но перевёл текст давно утерянной иностранной книги: что хорошо укладывается в схему игры: жизни… отчасти игры, литературы: игры тотальной, способной, однако, влиять на жизни вполне всерьёз.
Эхо, гуляющее в недрах истории писателя Урбино Ваноски, позволяет читать книгу, как угодно: фрагментарно, даже с конца, или целиком…
Много сверкающего: игра подразумевает блёстки; и вдруг – по контрасту – вспоминаемое «Путешествие в Армению» — поражает диапазоном Битова: ибо путешествие, выдержанное вполне в духе традиции, наплывает густотами красивого реализма, выявляющего крупно детали…
Всё на месте: еда, посуда, обстановка жилищ, рост детей; всё происходит, как в жизни, и язык… как будто приготовлен из мяса, и ещё сдобрен вкуснейшим соусом.
Стилистических лакомств у Битова предостаточно: и в рассказах, и в романах.
Роман-эхо, роман-пунктир…
Вот «Улетающий Монахов» — он снова составлен из новелл, и долгое время так и печатался – разрозненно, словно автор высыпал части в грядущую форму целого; впрочем, стилистически многие из этих повествований действительно ткутся пунктирно… Нечто телеграфное мелькает: быстро, с тенями, странными вкраплениями…
Возвышается, конечно, «Пушкинский дом»: роман-филология; и в центре персонаж Лёва – потомственный филолог.
60-е годы прошлого века, потомок репрессированного филолога-классика, и жизнь его сумбурна, с пластами нелепостей и несуразиц; жизнь вокруг текста: но пьянка, которая живописно вписывается в определённый момент, ведь из жизни; филология – слишком далёкая область от пестроты и плазмы всем явленной яви.
Аллюзии громоздятся на тела ассоциаций, отсылы к русским классикам делаются изящно, и вообще создаётся впечатление глобального центона, который растёт на глаза, завершаясь… ничем.
Слишком много игры: но именно она и определяла сущностное звучание битовских текстов.
Они отходят в пантеон, они мерцают странными огнями, нечто привлекательное тая – и словно разрастаясь в пространстве причудливыми орнаментами, которые надо расшифровывать…
2
…папа-композитор, пьющий звуки солнечным счастьем великолепного опьянения; вечно строгая мама – всем, всегда недовольна; папа – не выросший ребёнок, и соло подлинного ребёнка между ними: сын Стрючок…
«Мы с Костиком» Инги Петкевич – в чём-то очаровательная книга: то взрослый прокатит мальчишку на буере, то другой – подарит ему самокат…
Сыплются события, из которых лепится жизнь: краски меняются, вспыхивая на солнце…
Реальность.
Она всегда несколько не такая, как хотелось бы.
…а вот – «Плач по красной суке»: нечто, разворачивающееся в пределах небольшого коллектива редакции при военной типографии.
Женские судьбы, вываленные на страницы из мешка фантазии, или… куля вечности; много похожего на жизнь; месиво людское, плазма, пульпа…
Как ещё?
…жизнь самой Петкевич насквозь литературна: она становилась прообразами героинь некоторых персонажей своего мужа – Андрея Битова.
Она выступала, как сценаристка, и фильм «Лесные качели» запоминался лирической живостью и своеобразным образным строем…
В её книгах есть горечь и нежность: жалобное трепыхание отдельных жизней — всегда таких зыбких…
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
