Город, посечённый градом сатиры… От Щедрина ли идёт обработанный Платоновым острый перец повести? но Платонов писал так, что источники его корнесловия у предшественников не просматриваются: словно возник феноменом — сам из себя, выдумал, как сказал бы Зощенко, себя из головы…

Шмаков сальным, плоским шматком брошенный в реальность: Шмаков, резко звучащий, как плевок презрительный: а живёт – канцелярией – тут даже не административный восторг: а нечто стёртое, бумажно-скрепочное, изначально-порочное…

Платонов видел сияние будущего в триумфе техники, не учитывая, а может, сознательно не желая замечать, бездуховного аспекта оной, съедающей душу…

Не доразвившаяся до чтения Данте и понимания квантовой теории, видит она, такая, вершину человеческой лестнице в паровозе – почти одухотворяемым иллюзией, будто рабочее большое животное…

Переписывание бумаг у Шмаково союзно с восторгом: тут нечто от Акакия Акакиевича, но только нечто: чуть-чуть, ибо Шмаков не выглядит жалким, не говоря – шинель ему не нужна; но эта жизненная ползучесть, не способность взлететь даёт горизонт схожести…

Или – облачка, проплывающие над миром Градова, но не привлекающие внимания Шмакова, упоённо погружённого в бумаги.

Конечно – на заднем плане прочитывается административный восторг Щедрина: ядрёный, как хрен…

Только здесь – хрен без холодца, увы.

Он – Шмаков – перевоспитывает общество: давая вместе с тем ростки будущего Петра Горбидоныча Чикилёва, прорастающего в роман Леонова «Вор» мерзкой кляузой, поэзией домкомовского ража.

…между прочим: нечто общее есть и в стилистике двух классиков: но Платонов сгущённее, с меньшим тяготением к сказу, скорее к метафизике, делал свои вещи…

Труженик кривой умственной деятельности, Шмаков вливается в собрание, устроенное Бормотовым – фамилия… как бормотуху ядовито-карамельную пролили – касающееся основания автономии Градовской губернии…

…двести рублей, ассигнованные на покупку паровоза, пропадут, конечно: будущее будущим, а про воровство забывать нельзя.

И – нечто византийско-изощрённое есть в бумажном витье шмаковской участи, недаром, характеризуя город изначально, кратко вводя в хронику истории оного, Платонов свидетельствует:

«Оно и понятно: в редких пунктах Российской империи было столько черносотенцев, как в Градове. Одних мощей Градов имел трое: Евфимий – ветхопещерник, Петр – женоненавистник и Прохор – византиец; кроме того, здесь находились четыре целебных колодца с соленой водой и две лежащие старушки-прорицательницы, живьем легшие в удобные гробы и кормившиеся там одной сметаной. В голодные годы эти старушки вылезли из гробов и стали мешочницами, а что они святые – все позабыли, до того суетливо жилось тогда».

Абзац такого наполнения, что сам выглядит рассказом.

Градов-персонаж.

Градов-весть, вернее – анти-весть: так не должно быть.

Антиутопия Платонова, кажется, не замышлявшего таковую, сильно вписана в действительность, вечно стремящуюся подражать градовским глупостям.

Александр Балтин,

поэт, эссеист, литературный критик