Михаил Елизаров, «Pasternak». Издательство Ad marginem, 2012 год.
Это был маргинальный роман.
К моменту выхода «Pasternak’а» Михаил Елизаров был автором сильного сборника «Ногти» — с одноименной повестью и ворохом рассказов. Автор, как оказалось, накопил много яркого и меткого, но очень разнородного — от литературоведческих штудий и пародийных эссе до страшных мультиков-зарисовок. Имелся и каркас романа; Елизаров вообще мастер парадоксальных зачинов и апокрифической реальности. Почти как Грин (такое вот сравнение).
Но цельной книги не вышло.
Православный священник и воин-язычник (Почему? Такое — с явями-навями, умертвиями и погребальными деревенскими обрядами — такая же ересь для православного, как и какая-нибудь Блаватская. Да и лёгкий, но отчётливый запах нью-эйджа от современного язычества исходит явственно) объединяют силы для битвы с сатанинским воинством лжедуховности — всевозможными сектантами, адвентистами, кришнаитами и рериховцами. Возглавляет чудовищную рать демон-птеродактиль Pasternak с головой в форме конского черепа.
Как конский глаз — с подушки, искоса…
Таков скелет романа. И кровь, кишки, боевые топоры и взрывы самодельных бомб — мышцы его.
Но чтоб Франкенштейн ожил, нужна или гальванизация сюжетными поворотами, или пересадка живого сердца в виде проработки персонажей. И то, и другое вышло наполовину, и «Pasternak’а» зашатало из стороны в сторону. Как и схожего по приёмам пелевинского «T», кстати.
Вставные новеллы — о детстве героев, финальная — хороши (две из них, кажется, уже читал — в каком-то сборнике), глава о становлении священника — прекрасна. Но выглядят они инородно.
Филологические размышления о творчестве Пастернака не бесспорны, но дерзки и смелы. И опять же — в канве романа они смотрятся наособицу.
Возможно, на лоскутности книги сказалась живая, а не теоретическая злость автора. Или это просто пресловутый «синдром второй книги» — в дальнейшем Елизаров начал резонно отделять жанровых мух от котлет. «Библиотекарь», сборники рассказов, сборник эссе «Бураттини» — цельные мощные книги.
Сейчас, к тому же, многое поменялось. На знаменитый ахматовский вопрос («Пастернак или Мандельштам?») большинство представителей «любимой» Елизаровым «либеральной интеллигенции» ответит фамилией второго. Большинство сектантов так или иначе не выжило. Видимо, наконец заработала тайная инквизиция. Но проклято место пусто не бывает — сейчас там эзотерики успеха и бизнес-молодости.
Язычество тоже приняло формы откровенно «духовные» — не за горами битва двух главных героев «Pasternak’а».
По выходе первой книги Михаила Елизарова критик Лев Данилкин сравнил тогдашнего дебютанта ни много ни мало с Гоголем; общее просматривается ещё вот в чём.
Гоголь создал канву второго тома «Мёртвых душ», но герои вышли тоже мёртвые, в чём каждый может убедиться — черновики сохранились. Однако вины Гоголя в этом нет — душная эпоха ещё не явила ярких героев, Гоголь видел лишь бесплотные призраки.
Елизаров увидел проблему (и даже беду). Но поймать её конкретикой, именами-типажами, постмодерновым трэштоком едва ли возможно.
Было бы возможно — это был бы прекрасный роман.
Иван Родионов,
поэт, эссеист, литературный критик