Эпос – у каждого народа свой. Но есть в эпосах и нечто общее… И это общее – правда…
КАЛЕВАЛА
Калевала седая, Калевала, укрепляющая стержень мира суммою рун, числом пятьдесят, Калевала мудростью блещущая, сухим огнём слов играющая, смыслы дающая…
…была лишь вода, и одинокая дочь воздуха в скорби яви своей зачала от воды…
Так проявился мир – он стал сиять и ворочаться, страдать и воевать, пахать, и лить кровь, будто она совсем ничего не значащая жидкость; он стал и для того, чтоб зазвучала Калевала, знанием призывая рай строить на земле…
И проходит, сопровождаемый волками и воронами, одноглазый путник, несущий мудрость в сердце сердца своего, ради которой и отдал глаз хранителю-великану.
А в другом месте мира, чья необъятность так значима для человека, как для муравья нет предела за его зиккуратом-муравейником, ткался прихотливо Джангар, — о стране счастья, о не знающих горе богатырях, ибо сила их от мудрости, а помощь любому – от знания.
…а в другом отсеке единого мира возникло повествование о мудрой СатАне (О! не перепутайте) – женщине, познавшей, как, что и зачем сделано в мире, и отчего только баланс, золотая сердцевина, невидимый, не теряющий силы стержень позволяют ему стоять и быть.
Ему — Миру.
Нартский эпос играет красками, на какие скупы горы, чей чёрно-серый колорит одновременно рождает мысли о величие, и скидывает душу одного из малых сих (а кто из нас подлинно велик?) в бездну прорана: ибо как мал всякий в соотношение с горами.
Нартский эпос, где СатАна занимает центральное место, эхом отзовётся в каждой кавказской душе, ибо диктовала его мать народов: сама СатАна.
…и длятся подвиги героев-первопредков, и свершения женщин-богатырок, и звучит поэзия, не привычная даже изощрённому гуманитарно русскому уху 21 века: звучит поэзия Нимнгакан – эвенкийского народа; рьяная и молодая, ветхая и зазубристая, ибо много горя знала любая земля, ибо одни богатыри и богатырки не одолеют зло, ибо нужно дело всеобщности, о котором писал старый русский философ Николай Фёдоров.
Народ не может без эпоса (правда последние десятилетия доказывают обратное, но в них грязная пена настолько превалирует над чистой водой, что не стоит обращать внимания).
Народ не может без правды эпоса, без мудрой силы, и… без художественного слова: без яркости, что исходит целительно-живительными лучами от каждой страницы, каждого фрагмента героических, грандиозных, драгоценных творений.
АЛМАЗНЫЙ АЛПАМЫШ
Эпос народа – его сердце, качающее кровь смысла существования народа; его миф, поднимающийся от сказки до глобального осмысления макрокосма, его духовные хлеб и млеко.
Алпамыш – сердцевинный персонаж сразу нескольких народов: казахов, узбеков, каракалпаков, но, думается, в жизни узбеков, чья история – пестротканный ковёр, сверкающая бирюзой и лазурью мечеть, прореживание математических дебрей, поэтическое дерзновение и полёт – он занимает особую роль.
Недаром в шедевре советской полиграфии – Библиотеке всемирной литературы – эпос этот дан именно, как узбекский.
Версий много (как говорил Василий Розанов, правда по другому поводу, должна быть тысяча точек зрения на любое явление, или проблему), плюс «Алпамыш» осложняется привнесениями башкирскими, мистическими – алтайскими, но пункты схождения есть: Алпамыш чудесным образом рождается у бездетного главы племени после вмешательства дивана – суфия, ведающего судьбы мира также точно, как правитель знает сумму казны.
Общемировое представлено этим: необходим герой, чьё рождение волшебно.
Алпамыш, как эпос, слагался среди народов-кочевников, обеспечивая их пищею, слишком отличной от материальной, и надеждой, играющей цветом неба – только не думайте, что он синий: небо золотое, но это духовное золото.
Алпамыш разворачивается на многих планах бытия (так, в совсем другом мире и условиях Сандро Боттичелли пишет «Мистическое Рождество», где события происходят на разных уровнях бытия и пакибытия); Алпамыш способен делать то, к чему не способны заурядные люди, чья жизнь варьируется между скукой и долгом; и эпос течёт, сверкает, переливается, играет такою поэзией, что каждая душа (О! все они имеют национальный окрас, тут и радуги мало, ибо богатство оттенков неисчислимо) просится вверх, оставляя внизу хитросплетение приключений, и даже громады, напластования истории, что отражаются в каждом эпосе – и в каждом по своему.
Славься, Алпамыш!
Узбекский с башкирской примесью, с тюрско-монгольской линией, с легендами племени кунграт, но главное всё же – с узбекской световой силой…
МАНАС — СТЕРЖЕНЬ КИРГИЗСКОГО НАРОДА
Каждый народ добывает руду эпоса – так киргизы веками складывали свой Манас, чьё дыхание: поэзия, история, миф, и эта сплетённая тройственность и определяет долговечность.
Противостояние китайцев и киргизов было долгим, и, естественно, кровавым; оно резало плоти обоих народов, но киргизов, как более малочисленных, значительней, и когда прошёл слух, что родился необыкновенный мальчик, наименованный Манасом, слава о нём разносится за пределы мистикой пропитанного Алтая, а живущие на Алтае калмаки спешат сообщить китайскому хану, что у киргизов, не желающих покоряться, появился необыкновенный батыр.
О! Озорство и щедрость Манаса великолепно сочетаются с необычайной силой – и с такою же силой течёт поэтическое повествование, чья музыка посверкивает драгоценными каменьями смыслов – или эзотерическими тайнами Алтая…
Победа в битве с Уйгурами укрепляет славу Манаса; он собирает войско, и киргизы решают перекочевать на свои исконные земли, ибо тяга к своему, изначальному вшифрована в сознание каждого народа.
Сюжет плетётся, различные его линии уходят вбок, или начинают превалировать: так, отдельная ветвь пышными листьями слов повествует о богатыре Алмамбете.
Странствия Манаса, его женитьба, его взаимоотношения с родственниками и другими батырами – всё вихрится в корневом потоке слов; и древо эпоса раскидывает роскошную крону над грядущими поколениями киргизов.
Чокан Валиханов, записав в 1856 году один из эпизодов и переведя его на русский, положил начало манасоведению; научные изыскания важны, без них, возможно, эпос усох бы постепенно, растворяясь в пространствах меняющейся жизни, и, тем не менее, интереснее просто читать, сопереживая и наслаждаясь, ибо язык эпоса густ, как история любого (почти) народа, и питателем, как хлеб и млеко.
ДЕРЗНОВЕННЫЙ ДАВИД САСУНСКИЙ
Ветвится эпос, каждая ветвь – песнь, а чего в песне больше – от вести, или красоты, сложно вывести.
Сочетание двух линий – двух основных линий поэзии: вестнической и гармонической – поднимает Давида Сасунского на значительную высоту…
Близнецы, рождённые царевной от плоти воды, строят крепость Сасун, и основывают одноимённый город.
Мы – от воды, значение её в нашей жизни чрезвычайно велико, и отсюда – образ, данный эпосом.
Гагик высок духовно, недаром противостоящий ему багдадский Халиф так не приятен.
Сказочность эпоса размашиста, дворцы его, вздёрнутые в небо – роскошны, и в плавильной печи стиха производятся такие драгоценные образы людские, что живут они, не дряхлея веками, пока длятся козни, и злые препятствуют добрым, пока звучат стихи поэмы, призывая и сегодняшних людей осветляться, меняться к лучшему, ибо вся подлинная литература – от света.
ЯРОСТНОЕ ОБАЯНИЕ ОЛОНХО
Конечно, анекдот, связанный с роскошным якутским эпосом Олонхо — когда товарищ Сталин, попыхивая трубкой, поинтересовался: «А какой есть эпос у моих якутов? и получив ответ: «Никакого», велел: «Пускай советские писатели напрягутся, чтобы был у моих якутов эпос!» — всего лишь анекдот, забавная игра фантазии — но фантазия, плещущая и блещущая в недрах Олонхо завораживает, как всякое грандиозное построение: будь из слов, или из камня.
Интересно то, что фиксация эпоса на бумаге несколько условна, ибо сказители-певцы: олонхосутами — исполняя распевно, варьируя разнообразные сюжеты, создавали эпосы ещё более длинные, и, вероятно, слушатели уходили потрясёнными, с изменившимися душами. Музыкального сопровождения не требовалось, речь каждого персонажа пелась в особой тональности — и каждый был создан этой речью, окрашен ею.
Айыы — божества традиционной якутской религии — определяют пёструю космогонию Олонхо, ибо действия эпоса (сложно представить, что пелся он семь суток, дней и ночей, — традиционно сильное число семь сильно в любой мифологии) разворачивается в трёх мирах.
(Заметим в скобках, что в трёх же мирах живёт и любой человек: в прошедшем, настоящем и будущем; миры эти, причудливо, частями, фрагментами, планами, мечтами, надеждами, разочарованиями переплетаясь в сознание и определяют конкретную человеческую единицу).
Три мира Олохно — Верхний, Средний и Нижний; и в среднем, серединном сияет бурной листвою Мировое древо, осыпая снежные, собольи, красочные слова…
Витые корни уходят в Нижний мир — естественно он является прибежищем, обиталищем сил тьмы, всегда, в любом мифологическом космосе находятся они под землёю; а мощные ветви древа устремлены — в небо, в подлинный космос, где божества света изливаются радостями и многознанием — в лучшие из душ.
Мы следим за судьбой эпического племени Айыы Аймага, следуя извивам и ответвлениям сюжета эпоса-поэмы; ибо племя это — прародительное, так сказать, для всех людей; ибо тема Олонхо — становление всего человечества и установление счастливой жизни в Среднем мире, для нас — юдоли.
О! сколько всего происходит в пространных пределах эпоса! Вот Эр Соготох, не знающий корней своих, обращается к духу-хозяйке Среднего мира, обитающей в священном древе; вот встаёт в полной, крепостной рост тема защиты племён Айыы от дремучих и тёмных сил Абасы; вот вырастают фигуры богатырей, и остальные персонажи группируются вокруг них, магнетизируемые доброй и умной силой.
Речевые и поющиеся разделы, яростные и захлёбывающиеся монологи героев, информация из прошлого, волшебный, как палочка, совет, преобразующий реальность…
…и вылезает великан с клыками, как остроги, вываливается в реальность задолго до того, как старуха наплодит отродий…
На хребте яростью объятых небес могут жить только великаны, и верхушки мирового древа видны им чётко, как человеку, глядящему из окна — соседний дом.
…в каждом дереве — и скрипка и гроб; в любом из деревьев — символический образ единого, мирового, связавшего всё человечество: единый организм, где клетка — человек — чаще всего не знает об этом.
Словами, разящими, как копьё, созидается бурный эпос, и полоса «стремительно гладких, белых небес» едва ли видна внизу живущим.
Бесконечны попытки народов докопаться до истоков, корней, сути существования; бесконечны ответвления мирового древа, но якутский эпос возвышается так ярко, что от дикой и мощной его образности захватывает дух…
Пока в другом краю земли греки плывут завоёвывать Трою и возвращать Елену.
Пока Один, отдавший глаз за сокровенную мудрость, проходит в костюме странника, сопровождаемый двумя волками и двумя воронами.
Из дебрей прошлого Олонхо врастает в сегодняшний день, наполняя его россыпью мудрости и драгоценных, что камни, какими богата Саха, словес.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
