Рассмотреть русскую прозу, как увеличение сгущения: своеобразно-стилистического, пропитанного – подтверждённым даром – желанием с максимальной, кристальной чёткостью поведать о человеке и обстоятельствах жизни всё.
Всё-всё.
…Толстой предложил вариант подобного, не существовавшего до него языка: предельно нагружая строку и давая выразительные неграмотности (вроде избыточного повторения «что» и «который»), повышающие концентрацию стилистически-содержательных возможностей.
Впрочем, стиль – в каком-то смысле – и сам является содержанием.
Толстой сгущает атмосферу прозы: и то, что она требует серьёзных пространственных объёмов, лишний раз подчёркивает бесконечность жизни: хотя и ничего не доказывает.
Чехову уже большие пространства текста не нужны: всё можно уложить в сто страниц… хоть «Степи», всё: так, чтобы увиделось, засияло, чтобы чувства – от нежнейших до грубо-физиологических проступили сквозь бумагу, заставляя сострадать и сорадоваться.
Стиль его – зрелого Чехова – напоминает золотые нити: именно они представляют движение фраз, укладываясь плотно и веско в ячейки страниц.
Он словно сгущает стиль Толстого, вместе – своеобразно прореживая его.
…как бы Чехов изложил жизнь Анны Карениной?
Едва ли Платонов базировался на Толстом и Чехове, да и круг тем, предложенных им, введённый в литературу, слишком отличен.
…паровозы, становящиеся персонажами: как домашние животные…
Тем не менее, Платонов-стилист двигается в сторону предельной густоты: тут и фраза порой, или сумма их, сложенная в абзац, даются… словно отдельным рассказом, и корневые неправильности словесных сочетаний демонстрирует чудовищную силу мысли, но и яви – требующих именно такой концентрации всего…
Такая… тройственная линия.
Будет ли продолжение?
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
