Напряжённый автопортрет: остро-бледные пальцы, забирающиеся в глазницы… Данник мысли: лоб собран тугими морщинами, и губы, сжатые сурово, не должны разомкнуться, после мысль не получит завершение. Живопись Александра Зиновьева – отчасти продолжение его неустанной мысли, жизни ею, подчинённости определённой энергии оной.
Бледноваты тона, словно мерцает сталь мужества: нечто стоическое прочитывается – за пределом обозначенного.
Есть страшные картины: жуть потустороннего: то, что понравилось бы другому оригинальному мыслителю – Юрию Мамлееву.
Лошадь-череп, заглядывающая в окно, штору отодвигающая тень…
Человек часто превращается в оную?
Возможно, и так…
Много характерных автопортретов: словно живописанных сгустком мысли; а то – орава крысоподобных существ, атакующих расколотое лицо: и всё дано на фоне безнадёжной стены.
От иных художественных работ Зиновьева веет безнадёжностью.
Безнадёжностью, причудливо соединённой с преодолением оной; непременным преодолением – иначе не стоит садиться за жизненные шахматы.
Сюрреализм, совмещённый с реализмом, иногда – радуга радости; порой – сложная комбинация ощущений и мысли.
В любом случае – живопись, предложенная Александром Зиновьевым, блестяще характеризует его многогранность, являясь чудесным дополнением к обширному интеллектуальному наследию.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
