К 115-летию Даниила Андреева
«Роза мира» и Андреев, Андреев и «Роза мира»…
1
Через страдание, залившее землю, дать точное её определение: играющим одним – и определяющим сущность эпитетом:
На этой земле, золотой как парча…
Воистину – переполненная всем, она подлинно золотая – и в большей степени, нежели парча: как само небо.
Андреев, как поэт не отделим от собственной концепции мира, раскрытой им знаменитой розой, в стихах он словно без конца поясняет и уточняет детали слоёв, открывавшихся ему в видениях, и так мощно и стройно уложенных в трактат, что подлинность их не вызывает сомнения.
Кроме этого нет ничего: ибо всё укладывается в концепцию Розы мира: во всеобъемлющую концепцию:
Неведомых далей, неслышанных песен,
Невиданных стран, непройденных дорог,
Где мир нераскрытый — как в детстве чудесен,
Как юность пьянящ и как зрелость широк…
Мотивы Андреева-поэта – от гармонии Блока, которому посвящено столько открывающих по-новому образ поэта страниц; но и раньше – от Лермонтова, вероятно, черпает Андреев звуки и лад своих песен: высоких, конечно, изобильных, как небесные пласты над нами…
И дальше разворачивается невиданная мистерия стиха, и вступают в действия не представимые существа, и разнообразие их голосов необходимо ради чёткого усвоения целостности мира:
В этот вечер, что тянется, черный,
Как орнаменты траурной урны,
Демиургу о ночи злотворной
Говорила угрюмая Карна:
Дева горя, что крылья простерла
С Колымы до дунайского гирла,
От Фу-Чжанга — китайского перла –
До снегов Беломорского Горла.
А стих чеканный, кованый и литой…
Различные формы словесной металлургии высочайшего качества демонстрирует Андреев, проводя стихами образы миров…
Может быть, совершенство стиха есть лучшее доказательство их реальности?
2
Совершенно неважно возможно духовное зрение, или нет…
Совершенно неважно, соответствуют миры, описанные в «Розе мира» действительности, или элемент фантазии, которую Андреев – по собственному признанию – старался изгонять – слишком велик…
Важно то, что, вовлекая читателя в «Розу Мира» Д. Андреев вовлекает его в такой крепкий культурологический космос, соприкосновением с которым не может не изменить сознание.
Всё живо, всё одушевлено: какой чудесный мир!
Живая история, текущая постоянно, и постоянно, как будто соприкасающаяся с безднами прошлого – и сколько тайн там! Шифров, которые надлежит расшифровать…
В «Розе Мира» заложено множество идей: гуманитарных, социальных, политических; и то, что преподнесена она миру феноменальным, ярко играющим, поэтическим языком превращает её в своеобразный эпос в прозе…
Хотя хотелось бы, чтобы и духовное зрение было возможно, и человечество пришло к золотому веку…
3
«Роза мира» – беспрецедентностью своей в русской культуре затмила замечательный свод стихов Андреева: выдающийся поэт будто добровольно уступил место пророку. Сияющий массив «Розы мира» – тем не менее – содержит немало горького, и в частности то, что люди, почитая как неудобное им, предпочитают не замечать; кто из богатых слышит – «легче верблюду пройти сквозь игольное ушко»? – а ведь знают все… Увы, так же плохо мы слышим и стихи. Стих Андреева – блоковски музыкальный, хотя, конечно, совершенно индивидуальный – отголосками несёт те же истины, что проведены через «Розу мира»; но художественная система стихов доступнее, вероятно, сложных построений прозаического трактата; и, тем не менее, стихи Андреева во многом – тропы к блистающей цитадели мудрости, в более узком пониманье – своеобразные ходы к монолиту «Розы мира» (чья линия в современном мире продолжена исследованьем замечательного учёного Александра Зеличенко «Свет жизни»).
Стих Андреева щедр на свет – ласковый и нежный; световые потоки изливаются в душу читающего, меняя её, наставляя светом. Дар вестничества позволил Андрееву создать новую картину мировиденья – точно соткать восточный, переливающийся многими цветами символов, ковёр, где каждая нить – осмысленна, а суммарный эффект – предстаёт мистическим портретом космоса. Символ звука Андреевских стихов – огонь, но огонь не слепящий, а благостный: тут и лампада, в чьей неугасимости не стоит сомневаться, и костёр на дальнем берегу – костёр, к свету которого так надо выйти…
4
Информация, сообщаемая Даниилом Андреевым в глобальной «Розе мира», не проверяема и не доказуема; хотелось бы, чтобы на большую часть процентов она была верна, в противном случае реальность совсем уж безнадежна, однако, полная не схожесть того, о чём пишет Андреев в футурологических с реальностью прожитого нами временного отрезка, едва ли настроит на оптимистический лад, но – помимо сказанного – «Роза мира» представляет собой такой вариант языкового цветения, что дух захватывает…
В сущности, это гигантская, великолепная поэма в прозе: переливающаяся тысячами смысловых огней куда ярче самоцветных каменьев, и можно, отрешившись от содержания, что кажется невероятным, вчитываться и перечитывать текст вновь и вновь, пестуя в себе эстетическое языковое чувство.
Ибо его удовлетворяет «Роза мира» с избытком.
Мысль – порою причудливая, порой слишком ясная – варьируется в словесном исполнении, точно в дело вступают музыкальные инструменты: и тяжёлый, небесно-спокойный орган уступает место животрепещущим скрипичным взмывам, а виолончельные ряды рассыпаются бурной пианистической импровизацией.
Сострадание и теплота, вплетённые интонационно, играют значительную, если не определяющую роль в книге.
В книге, столь перенасыщенной разнообразными цветовыми гаммами, что радуга рядом с ними кажется жадной: и не мудрено, ведь в дело вступают инфра-оттенки и транс-цвета, роскошные, как потусторонние цветы, которые нам, увы, не представить.
5
Грандиозные пласты «Розы мира» завораживают: тут идёт погружение в глубины, сокрытые от большинства, и даже краткое прикосновение к ним, может изменить образ мыслей; тут даются взлёты, чья головоломность, гранича с опасностью, может раскрыть потенции вашей собственной души…
Бесконечное пространство: великая, раскрытая сразу на множестве страниц книга…
…Андреев продолжает разнообразную эзотерическую традицию: но без проповеди и сухости, с чрезмерной живописностью поэта.
В сущности, «Роза мира» — грандиозная поэма в прозе.
История выходит из таких недр дали, что и не представить, мифология раскрывается по-новому, всё новые и новые вводимые термины призваны уточнить мировосприятие…
Верный вектор?
Для большинства – книга эта предтеча фэнтези: жанра столь же пустого, сколь и не питательного, увы.
Немудрено: как представить иные пространства человеку, до смерти заточённому в этом?
Равно в теле?
Как ощутить бездны собственного «я»?
Лишь иногда, редкой порою нечто начинает брезжить и пульсировать в таинственных недрах, и точка эта, расширяясь, расходясь лучами, точно откровение тайны, заложенной в каждом.
…мы прожили годы, описанные Андреевым в футурологических главах его труда; мы видели, что ничего похожего не произошло, что ошибался пророк, возможно идеализировавший грядущее, и это – как будто отменяет и видения его, переведённые в столь поэтическую, роскошно звучащую прозу.
И, тем не менее, представляя хотя бы на миг колоссальность космоса, бессчётные мириады вселенных, отвлекаясь от повседневности суеты, ощущаешь правоту Андреева в главном: мир не может не быть многослойным, гармония его, и чрезвычайное количество всего, что в нём есть, не могут не управляться центром, который нам не представить, и высота книги завораживает вновь и вновь…
…хотя бы на уровне феноменальной поэзии прозы.
6
Его стих был ярок, как вековечная медь, не требующая комментариев: его стих именно их и требовал: ибо на все возможные лады варьировал слишком сложные, ошеломляющие, кажущиеся невероятными реалии «Розы Мира», подъятой Андреевым, как сияющий пласт, к небесам.
Его стих был исполнен символов и толкований собственных видений; он был совершенно, ювелирно огранён, и пел и рвался колоннами звуков органа к небесным пределам.
Его поэзия вбирала мифы, провидя в них сверхмифы, истолкованные провидцем по-своему, она соприкасалась с такими реалиями, с которыми, казалось, в русской поэзии не работал никто:
Для народов первозданных
Слит был в радостном согласье
Со стихиями — туманный
Мир идей.
Выходила к ним из пены
Матерь радости и страсти,
Дева Анадиомена,
Свет людей.
Бесконечность жизни ощущалась живою, волшебною плазмой, как и смерть раскрывалась вовсе не чёрной бездной, но проводницей в бесконечное, сулящее многое путешествие; отдельные периоды гигантской «Розы Мира» уточнялись поэзией, становясь отчётливее, но и возвышенней.
Разумеется, не только о том поэзия Андреева: она многопланова, она раскрывается разными оттенками красок бытия:
Не поторапливаясь,
ухожу к перевозу
Утренней зарослью у подошвы горы,
Сквозь одурманивающие ароматами лозы,
Брусникою пахнущие
от вседневной жары.
И, разумеется, Андреев затмил себя, как поэта космосом главного своего сочинения: мистически-поэтического трактата о прошлом и будущем: таком далёком, что его не представить и сейчас.
«Роза Мира» рассматривала космос человека и человечества под углом всепроницающих небесных лучей и глобальной осмысленности всего живого…
Будто нет мелочей, нет ничего не значимого: всё полно белой крупной солью.
Трактат поэтичен в той же мере, что и философичен: поэзия разлита уже в самом построение андреевских фраз, звучащих как высокие строки гекзаметра; поэзия – сама во многом соль бытия…
Ведь неизвестно, как звучало то первоначальное слово, что было Бог, и что было у Бога; и понятно, что оно не было словом в нашем понимание, но включало в себя бессчётно смыслов.
Андреев пишет о многом: соединяя это многое, выявляя связи между бездной истории и развитием человечества, исследуя самые разные поля человеческой деятельности.
…и снова раздаются огненный органы его стихов, и снова цветут необыкновенные небесные поля «Розы Мира», прочитанной многими, но усвоенной, как должно, вряд ли большим процентом живущих…
7
…остались фрагменты: слишком небольшие; осталось начальное роскошное описание космоса: кипящее фантастическими ассоциациями: и молодой профессор Горбов, наблюдающий таинственные бездны из недр обсерватории, испытывает ощущения схожие с теми, какие познал русский духовидец Д. Андреев.
Дуги космоса, параллели галактик, зарождающиеся вселенные: там, где превышена скорость света, не может быть материальности – или она функционирует не в той системе координат, в которой живём мы – люди.
Описание космоса величественно: как он сам, и для человека, знакомого с «Розой Мира», проявляются образы миров духовных, описанных Андреевым с возможной тщательностью, и скрупулёзной точностью превосходного стилиста.
Космос дышит, шевелится, переливается мириадами всего — в нём заложенного.
Страшно дышат белые карлики: устройства чрезвычайной плотности.
Раскрываются дали…которые Андреев не успел раскрыть.
Как известно, роман не появился в реальности.
…действие в нём происходит в 1937 году: и Москва, чувствуемая Андреевым не в меньшей степени, чем Булгаковым, должна была быть означена великолепным фоном.
Год был страшен: мартиролог будет длинен.
Роман был посвящён исканиям интеллигенции: в том числе таким, что подразумевали прорыв в запредельность: отсюда теория одного из персонажей Глинского: о чередование синих и красных полос в истории России: даже не полос – эпох.
Красные олицетворяют предельную материальность, синие – духовность, или – по крайней мере – устремление к ней…
Группа, созданная Глинским, уверена, что ночь над Россией рано или поздно закончится рассветом; и название – «Странники ночи» — указывает именно на то состояние страны, что связано с антрацитовой тьмою…
Больше подходит нашему времени: где живём в таком вихреобразном хороводе соблазнов и страстей, как будто смерти нет…
Сохранились в тюремных записках Андреева ещё несколько фрагментов романа: их красота, плотность и цельность свидетельствуют как о масштабе замысла, так и о возможностях воплощения, какими обладал писатель.
То, что замысел не осуществился – не его вина.
Но русская литература, думается, много потеряла от не-проявления романа в действительности.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
