Лакшин и Кожинов были и остаются символами художественной критики…
Густое, насыщенное, как только что собранный мёд письмо В. Лакшина: спокойно-неторопливое, медленно-обволакивающее, будто затягивающее в себя…
Как строится глобальное предисловие к чёрному массиву булгаковского пятитомника!
Лакшин исследует всё: историю, жизнь, историю создания Мастера, — сакрального романа советской интеллигенции, — происхождение ранних рассказов, и не слишком удачное бытование на земле; он плотно погружается в слои толкований сложнейшего романа, забирая всё глубже и глубже, зажигая огни неожиданных ассоциаций, прочерчивая параллели аллюзий.
Это в высшей степени художественный текст, причём исполненный с той мерой чуткости, которая отличала всегда Лакшина: воспринимавшегося символом интеллигентности.
…так же чутко обращался с литературным материалом В. Кожинов: нежно, любовно…
Вот он толкует о поэзии плазмы народной: о стихах Николая Тряпкина; в предисловии ли к сборнику, в статье ли…
Его суждения нежны, как пух гагары, и верны, как биссектриса.
Он находит то, что многие пропустят, и, погружаясь в подтекст, делает ближе и понятнее текст.
Кожинов был автором тридцати книг и бессчётного количество статей: никого, пожалуй, из гуманитарных интеллектуалов не печатали столько, сколько Кожинова.
Он занимался теорией литературы: и погружение в сложнейшие миры давало образ лабиринта, чьи стены увешаны зеркалами, в которых отражаются герои, требующие своего истолкования; он занимался русской литературой девятнадцатого века и современным литпроцессом; жившего в нищете и забвение Бахтина открыл читающей публике именно Кожинов…
Помимо всего прочего ему принадлежит справедливая статья о несправедливой Нобелевской премии, и список гипотетических лауреатов, приводимый Кожиновым, гораздо убедительней тех, кто реально был удостоен шведского миллиона (или сколько там?)
Лакшин не принимал гедонистического – читай: потребительского отношения к жизни, понимая, насколько хрупок человек, не говоря мир, зная, что без высокого Слова человек не становится оным в полной мере: и литература девятнадцатого века доказывает это как нельзя лучше.
Лакшин исследовал Толстого, Чехова, Островского: выбирая то, что было пропущено другими, и строя свои повествования в той манере, что заставляла говорить о нём, как о писателе, не о критике.
Он приветствовал появление Солженицына, и статьи отличались качественной оптикой: при хорошей акустике мысли.
Кожинов писал о поэзии: много, ярко; он толковал её, он учил читать других; он призывал обратиться к поэзии, как к источнику тончайших сил, способных возвысить человечество.
Между ними – несмотря на всю разницу – много общего: и главное – то отношение к слову, какое редко уже встречается…
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
