Парадоксы закручиваются в бараний рог, и, ощущение истечения из них слёзности, может действовать на нервы, вызывая широкие веера ассоциаций… Или – сопоставление с восточными коврами, но если речь подтягивается к образу Достоевского, Восток отступает… Хотя он (Восток сознания, рождённый золотой Византией) — своеобразно наступает, ежели эта самая пресловутая речь, рождающая слово художественности, отрицаемое современностью, связана с Владимиром Набоковым, так туго соплетавшим словесные орнаменты, что любой персидский ковёр, в чьём узоре зашифровывается жизнь, позавидовал бы…
Как известно Набоков, будучи щёголем, аристократом и волшебником литературы, владея словом, как заклинатель, Достоевского… мало сказать не любил…
Он – раздражал его: как красота слова, ввергнутая в нищету, а барчук Набоков, выросший в феноменального барина (в том числе слова), ценил именно словесную, жемчужную игру – с тысячей оттенков, с тонким вариантом радуги: пусть распускается над бездной: мы приручим её, дарящую столько детских, феноменальных цветов.
В Набокове есть нечто бесконечно-детское, то, о чём его любимый поэт-классик Тютчев писал: «Чему бы жизнь нас не учила, но сердце верит в чудеса…» Это – в отношение к параллельно порхающими нашему миру бабочкам, в веерном восприятие света и цвета, в психологических лабиринтах, которые он строил (роман – не лучшее в мере-мире Набокова: он (как Горький, которого, понятно, терпеть не мог) мастер феноменальной, виртуозно-ювелирной краткости: достаточно перечитать «Королька», чтобы убедиться в этом.
Или – «Истребление тиранов»…
Тирания никогда не была феноменом Достоевского: больше того он тему эту затронул только раз (если затронул): в легенде о Великом Инквизиторе…
Феномен тирании оскорблял вкус Набокова: развитый до тончайших вибрационных жил…
И…
Тем не менее…
В. В. Набоков, формально не терпя Достоевского, расписываясь в неприязни к нему, щедро черпал – из морей психологии, разлитых предшествующим классиком, из образов: сколь бы пошлы они (по Набокову) не были: в частности, Сонечка Мармеладова…
…нежнейшее, сострадательнейшее человеческое существо.
Как ни странно – аристократ, эстет, бабочколюб Набоков очень сострадателен: достаточно опять же соприкоснуться с «Корольком» — насколько Набоков входит в лабиринтообразные нюансы судьбы Романтовского! – завораживает…
И в этом он, отрицающий Фёдора Достоевского – становится им; становится так, что представляется эстетика и стилистика «Преступления и наказания», исполненная в витой, арабско-испанской манере Набокова…
Он – Достоевский двадцатого века: Набоков, ниспровергнувший Ф. М, он так плотно принял его лабиринты, и так нежно-жемчужно оформил их словесно, что и Фёдор бы был доволен…
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
