Леонид Юзефович, «Зимняя дорога», Редакция Елены Шубиной, 2015 год.
«Что-то слышится родное
В долгих песнях ямщика:
То разгулье удалое,
То сердечная тоска…»
Хрестоматийные строки одноименного с романом стихотворения Пушкина совпадают с настроением книги Леонида Юзефовича. Долгие, бесконечные песни нужны, чтоб коротать страшное время. И время, натурально, укорачивается и сжимается, превращая хронику в ещё одну долгую песню.
Здесь любопытно сравнить, хоть и неблагодарное это дело, «Зимнюю дорогу» с «Самодержцем пустыни».
Если кровавое возвращение Унгерна к древним местам ратной силы и славы можно, с натяжкой, представить Одиссеей (с поправкой на времена и нравы), то скитания белого генерала-идеалиста Пепеляева и порядочного анархиста Строда по якутской Элладе и неизбежный их поединок — всё же не Илиада точно. Иной регистр, интонация. Несмотря на тот самый рок и неизбывных эриний ревтрибунала.
Не может в Илиаде Гектор сражаться с Гектором.
Иногда жанровое определение становится узким. Вот «Вишнёвый сад» — комедия, настаивает Чехов. А «Мёртвые души» — поэма. И действительно — оксюморонное определение объясняет больше, чем традиционное.
Думается, документальная, выверенная «Зимняя дорога» — тоже поэма. Уж лироэпического роду она — точно.
Есть лирические отступления — интересно, что порой их «создают» сами герои, точно стараясь остановиться, отдышаться. В дневнике одного из них несколько раз появляется Метерлинк — столп модерна, недавний вдохновитель русского Серебряного века. И насколько неуместны в таком бытии его изящные софизмы о смерти, как они контрастируют с реальностью более страшной, чем смерть!
Есть и рифмы-параллели. В судьбах. В местах, именах, датах — жизнь порой рифмует точно, без ассонансов.
Есть, наконец, парадоксальная лирическая, элегическая нота. Автора в книге совсем не видно, а есть события, документы и дневники. Реконструкция. Однако никакого эпического отстранения не случается — и мы слышим печальную песнь, слышим боль.
Унгерн (независимо от его моральных качеств) становится богом войны — так или иначе добивается своего. Даже самый конец его — именно его, конец берсерка. Пепеляев, Строд, их соратники, героические (анархист Каландаришвили, с гибели которого всё начинается — какой цельный и мощный!) и самые обыкновенные, хотят иного — светлого будущего, замирения, покоя. Вот и выйдет иное. И не покидает ощущение, что в иных обстоятельствах те же Пепеляев и Строд могли бы служить общему большому делу. Плечом к плечу.
Вот она, Соль Земли — отчего с ней так?
Как тут отстраниться?
Про «объективные исторические процессы» и «классовые противоречия» всё понятно, да и времени прошло много; и всё же всем нам, вслед за Леонидом Юзефовичем и ещё одним русским поэтом, не помешало бы ещё кое-что. Примириться хотя бы с прошлым.
«И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других…»
Иван Родионов,
поэт, эссеист, литературный критик
