Ко Дню памяти Александра Сергеевича Пушкина

«Для чего мы празднуем юбилейные годовщины великих деятелей нашего прошлого? Не для того ли, чтобы питать национальную гордость воспоминаниями о своих великих поколениях? Едва ли. Национальная гордость – культурный стимул, без которого не может обойтись человеческая культура. Национальное самомнение, как и национальное самоуничижение, – это только суррогаты народного самосознания. Надобно добиваться настоящего блага, истинного самосознания без участия столь сомнительных побуждений».

Васили Ключевский, «А. С. Пушкин»

День памяти А. С. Пушкина, 10 февраля, дата скорбная, но чтимая в России. Сердце раненого на дуэли поэта остановилось 29 января 1837 года. Его тело упокоилось, его душа предстала перед Главным судьей, его гений не покинул Россию.

Давайте вспомним Александра Сергеевича, как вспоминали его выдающиеся деятели российской культуры. Всего несколько из них — потому что не было в России творца, ни разу не сказавшего о Пушкине.

И первым дадим слово историку Ключевскому — как недавнему юбиляру.

«…На протяжении двух последних столетий нашей истории были две эпохи, решительно важные в движении русского самосознания. Они ознаменованы деятельностью двух лиц, работавших на очень далеких одно от другого поприщах, но тесно связанных логикой исторической жизни. Один из этих деятелей был император, другой – поэт. «Полтава» и «Медный Всадник» образуют поэтическую близость между ними.

…Я не скажу фразы, если скажу, что поэзия Пушкина была подготовлена последовательными усилиями двух эпох – Петр I и Екатерина II. Целый век нашей истории работал, чтобы сделать русскую жизнь способной к такому проявлению русского художественного гения. Что сказалось в этой поэзии? До сих пор она не перестает изумлять разнообразием своих мотивов: здесь и детская сказочка, и детская песенка про птичку божью, и знобящий душу анализ скупого рыцарского сердца перед раскрытыми сундуками с золотом, и «Брожу ли я вдоль улиц шумных», и «Безумных лет угасшее веселье», и разгулье удалое, и злые речи Мефистофеля, и священный ужас поэта, внимающего кроткому поэтическому укору московского митрополита, и озаренная теплым светом холодная пустыня скучающей души великосветского бродяги, и «горний ангелов полет, и гад морских подземный ход, и дольней лозы прозябанье». Пушкин не был поэтом какого-либо одинокого чувства или настроения, даже целого порядка однородных чувств и настроений: пришлось бы перебрать весь состав души человеческой, перечисляя мотивы его поэзии. Недаром муза еще в младенчестве вручила ему семиствольную цевницу, способную на семь ладов петь и «гимны важные, внушенные богами, и песни мирные фригийских пастухов».

…Но что еще важнее для нашего самосознания: если через поэзию Пушкина мы стали лучше понимать чужое и серьезнее смотреть на свое, то через нее же мы сами стали понятнее и себе самим и чужим. В тоне и настроении этой поэзии, в свойстве и сочетании основных мотивов, ее вдохновлявших, во взгляде поэта на жизнь, во всем складе его миросозерцания впервые обозначился духовный облик русского человека».

Васили Ключевский, «А.С. Пушкин»

Кто знает, что такое слава!

Какой ценой купил он право,

Возможность или благодать

Над всем так мудро и лукаво

Шутить, таинственно молчать

И ногу ножкой называть?

Анна Ахматова, «Пушкин»

«Гуманность Пушкина была явлением высшего порядка: она не дразнила воображения картинами нищеты и страдания и туманом слез не заволакивала сознания: её источник был не в мягкосердечии, а в понимании и чувстве справедливости. И гуманность была, конечно, врожденной чертой избранной натуры Пушкина».

Иннокентий Анненский. Из статьи «Пушкин и Царское село». 1899.

«Пушкин стал хозяином языка литературного, постигши все разнообразие сказок и пословиц, прибауток и присказок, заостренных рифмой и неожиданных по размеру. Соединение большой культуры речи с огромным чувственным ощущением жизни, с душевной возбудимостью общественной создало из пушкинского гения еще незнакомое России до его времени явление…»

Николай Асеев. Из статьи «Грамотность и культура». 1957

Из чьей руки свинец смертельный

Поэту сердце растерзал?

Кто сей божественный фиал

Разрушил, как сосуд скудельный?

Будь прав или виновен он

Пред нашей правдою земною,

Навек он высшею рукою

В «цареубийцы» заклеймен.

Но ты, в безвременную тьму

Вдруг поглощенная со света,

Мир, мир тебе, о тень поэта,

Мир светлый праху твоему!..

Назло людскому суесловью

Велик и свят был жребий твой!..

Ты был богов орган живой,

Но с кровью в жилах… знойной кровью.

И сею кровью благородной

Ты жажду чести утолил —

И осененный опочил

Хоругвью горести народной.

Вражду твою пусть тот рассудит,

Кто слышит пролитую кровь…

Тебя ж, как первую любовь,

России сердце не забудет!..

Федор Тютчев, «29 января 1837 года»

«Он победил и время и пространство».

Анна Ахматова. Из статьи «Слово о Пушкине». 1961.

«Все мы с детства обязаны хвалить Пушкина. Холодны эти похвалы. Они не гарантируют нас от позднейших увлечений музой Надсона или ловкой музой графа А. Толстого. Пушкин самый трудный поэт для понимания; в то же время он внешне доступен. Легко скользить на поверхности его поэзии и думать, что понимаешь Пушкина. Легко скользить и пролететь в пустоту».

Андрей Белый. Из статьи «Брюсов». 1908.

«Наша память хранит с малолетства веселое имя: Пушкин. Это имя, этот звук наполняет собою многие дни нашей жизни. Сумрачные имена императоров, полководцев, изобретателей орудий убийства, мучителей и мучеников жизни. И рядом с ними – это легкое имя: Пушкин. Пушкин так легко и весело умел нести свое творческое бремя, несмотря на то, что роль поэта – не легкая и не веселая; она трагическая; Пушкин вел свою роль широким, уверенным и вольным движением, как большой мастер; и, однако, у нас часто сжимается сердце при мысли о Пушкине: праздничное и триумфальное шествие поэта, который не мог мешать внешнему, ибо дело его – внутреннее – культура, – это шествие слишком часто нарушалось мрачным вмешательством людей, для которых печной горшок дороже Бога».

Александр Блок. Из речи «О назначении поэта», произнесенной в Доме литераторов на торжественном собрании в 84-ю годовщину смерти Пушкина. 1921.

«Полтора века назад Бог даровал России великое счастье. Но не дано было ей сохранить это счастье. В некий страшный срок пресеклась, при её попустительстве, драгоценная жизнь Того, Кто воплотил в себе её высшие совершенства. А что сталось с ней самой, Россией Пушкина, — опять-таки при её попустительстве, ведомо всему миру. И потому были бы мы лжецами, лицемерами – и более того: были бы недостойны произносить в эти дни Его бессмертное имя, если бы не было в наших сердцах и великой скорби о нашей общей с Ним родине….Не поколеблено одно: наша твердая вера, что Россия, породившая Пушкина, все же не может погибнуть, измениться в вечных основах своих и что воистину не одолеют её до конца силы Адовы».

Иван Бунин. К пушкинской годовщине. 21 июня 1949 года

«Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла».

«Сочинения Пушкина, где дышит у него русская природа, так же тихи и беспорывны, как русская природа. Их только может совершенно понимать тот, чья душа носит в себе чисто русские элементы, кому Россия родина, чья душа так нежно организована и развилась в чувствах, что способна понять неблестящие с виду русские песни и русский дух».

Николай Гоголь. Из статьи «Несколько слов о Пушкине». 1832.

«…Не было бы Пушкина, не было бы и последовавших за ним талантов».

Федор Достоевский

«Кто любит Пушкина, тот за свободу. Кто с Пушкиным, тот за человека, родину и святыню. Если Пушкин завладевает сердцами России, значит жива Россия».

Борис Зайцев. Из статьи «Победа Пушкина». Июнь 1937 года

«Пушкин всю жизнь ходил «по тропинке бедствий», почти постоянно чувствовал себя накануне крепости или каторги. Горе предстоящего одиночества, забвения, лишения возможности писать отравляло сердце Пушкина…Но это горе, возникнув, всегда преодолевалось творческим, универсальным, оптимистическим разумом Пушкина…»

Андрей Платонов. Из статьи «Пушкин – наш товарищ». 1937

Ах, Александр Сергеевич, милый,

Ну что же Вы нам ничего не сказали

О том, что искали, держали, любили

О том, что в последнюю осень Вы знали…

Юрий Шевчук, песня «В последнюю осень»

«Виленька, наслаждаясь, слушал звонкую речь поэта. О том, что Пушкин, может, упомянет и его, он меньше всего думал. Он вообще забыл о себе, весь отдавшись поэтическому восторгу. Он чувствовал по голосу поэта и по его жесту, что чтение подходит к концу, и очень страдал от этого: ему хотелось, чтобы Пушкин читал вечно!

И вдруг он увидел, что Пушкин смотрит на него. Он понял, что сейчас прозвучат строчки, которые относятся прямо к нему. Он весь превратился в слух. Но услышать помешали ему остальные слушатели. Они разразились таким громким хохотом, что он даже поднял руки к ушам.

— Вильгельм, прочти свои стихи,

Чтоб мне заснуть скорее!

Все бросились тормошить Виленьку. Ему повторили то, что прочел Пушкин.

– Вот какие ты стихи сочиняешь! – крикнул кто-то. – Такие скучные, что от них заснуть можно!

– Давайте-ка хором! Хором! – крикнул кто-то другой и запел:

— Вильгельм, прочти свои стихи,

Чтоб мне заснуть скорее!

Виленька, как сквозь туман, видел вокруг себя синие мундирчики школьников, их красные воротники. И, словно издали, доносились до него их веселые голоса, певшие хором:

— Вильгельм, прочти свои стихи,

Чтоб мне заснуть скорее!

Но тут белая рубашка появилась среди синих мундирчиков. Пушкин, вскочив с постели, подбежал к другу.

– Что я должен сделать, чтобы ты простил меня? – воскликнул он. – Ну, говори! Что же ты молчишь? О, как я себя презираю! Что я должен сделать?

Глаза Пушкина горели. Маленькими руками он комкал рубашку на своей широкой груди. Видно было, что он готов на все.

– Что я должен сделать? Ну, говори!

– Я тебя прощу, если ты…

– Ну?

– Если ты…

– Ну, говори!

– Если ты еще раз прочтешь это дивное стихотворение! Ах, Пушкин, Пушкин…

И Виленька обнял друга.

– Ах, Пушкин! – повторял он. – Ведь я знаю, что ты добрый друг! А если судишь меня строго, то ведь это потому, что ты знаешь, как высок долг поэта. Ты и себе строгий судья, а что я перед тобой? Ну, прочти, прочти еще раз! Тебя можно слушать вечно, Пушкин!»

Юрий Олеша, «Друзья»

…И Пушкин падает в голубоватый

Колючий снег. Он знает — здесь конец…

Недаром в кровь его влетел крылатый,

Безжалостный и жалящий свинец.

Кровь на рубахе… Полость меховая

Откинута. Полозья дребезжат.

Леса и снег и скука путевая,

Возок уносится назад, назад…

Он дремлет, Пушкин. Вспоминает снова

То, что влюбленному забыть нельзя,-

Рассыпанные кудри Гончаровой

И тихие медовые глаза.

Случайный ветер не разгонит скуку,

В пустынной хвое замирает край…

…Наемника безжалостную руку

Наводит на поэта Николай!

Он здесь, жандарм! Он из-за хвои леса

Следит — упорно, взведены ль курки,

Глядят на узкий пистолет Дантеса

Его тупые, скользкие зрачки…

И мне ли, выученному, как надо

Писать стихи и из винтовки бить,

Певца убийцам не найти награду,

За кровь пролитую не отомстить?

Я мстил за Пушкина под Перекопом,

Я Пушкина через Урал пронес,

Я с Пушкиным шатался по окопам,

Покрытый вшами, голоден и бос.

И сердце колотилось безотчетно,

И вольный пламень в сердце закипал

И в свисте пуль за песней пулеметной

Я вдохновенно Пушкина читал!

Идут года дорогой неуклонной,

Клокочет в сердце песенный порыв…

Цветет весна — и Пушкин отомщенный

Все так же сладостно-вольнолюбив.

Эдуард Багрицкий, «О Пушкине»

 

Александр Рувинский,

член Союза писателей России

Подробнее – в рубрике ВОУНБ имени М. Горького «Хронограф» http://www.vounb.volgograd.ru/?option=view_post&id=1357

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Please enter your comment!
Please enter your name here