К 120-летию пьесы Максима Горького «На дне»
Вспененное дно: выбрасывающее муть людскую в крупной смеси с тем лучшим, что могут демонстрировать люди: ведь неистовство Васьки Пепла уравновешивается – хотя бы отчасти – спокойной мудростью Луки…
Его много мяли – оттого и мягкий: а – кажется: его жевали ярые челюсти жизни, жевали, но не дался, нет, выдержал, чтобы обрести подлинность народного слова правды…
Ночлежка ужасна: она – аргумент в пользу революции: люди не должны жить так!
Она ужасна – но люди, отправленные на дно, дышат им только… в какой-то мере: ведь будет вспоминать Барон о роскошной жизни, и будут смеяться над ним, не веря…
Не всех успокоит Лука.
Кого тут можно успокоить?
Самая известная из пьес Горького, прогремевшая 120 лет назад, до сегодняшнего дня сохраняет живость хлещущей людской плазмы…
Горький был сострадателен: слишком много перенёс сам, чтобы сомневаться в необходимости этого чувства.
Ему жалко всех: включая Луку, которому, ради обретения мудрости, пришлось быть мятым.
Жёваным жизнью.
Им жалко всех – и Горькому, и Луке…
Горький пишет размашисто: реплики крупны, в них – необычные, то же крупные слова.
Реплики неистовы: надрыв подразумевается: жизнь слишком скатилась под гору…
Вспененное человеческим участием дно: дно, вываленное со всей начинкой своей в действительность, дно, ставшее пьесой, ветшание которой невозможно…
…ибо человеческие чувства и эмоции слишком просвечены горьковским писательским рентгеном: слишком они живы, трепещут на онтологическом ветру, заставляют сопереживать, энергией завораживают…
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
