Новый, четвертый номер журнала «Отчий край» обращает на себя внимание, прежде всего, поэзией… Ким, Казинцев, Русаков и другие… Словом, самое время читать!
Вьются ленты стихов А. Кима – вьются они: вовсе не являясь дополнениями к его прозе, но самостоятельно раскрывая иную творческую ипостась крупного писателя:
Какие-то тяжёлые Астероиды
Проносятся мимо моей крохотной планеты.
А я маленький принц
Стою на коленях возле своего единственного
Цветка с Лейкой в руках и смотрю вверх на чёрное небо
Где проносятся
Тяжёлые астероиды.
Космическое, звёздное всегда манит: у Кима особые отношения с космосом: он провидит в нём дом: духовный, слишком отличный от привычно-телесного.
Подборка А. Казинцева…
Мастерства гранёных строк-формул: ярко вспыхивающих на солнце духа; поэт совмещает конкретику яви с тончайшими ощущениями, вьющимися волшебными золотыми нитями между строк – строк, овеянных неувядающим ароматом подлинности особого дара:
Удивительно пахнет дождём —
воздух соткан из влаги и воли,
жадно дышишь и веришь с трудом,
что сугробы мы перебороли.
А зима бесконечной была,
опостылело это убранство:
как посмертная маска, бела
затвердевшая корка пространства…
Е. Русаков предпочитает краткость, компактность, точный, как разряд тока, минимализм: ни в коей мере не отступая от питательной традиции:
След весны — проталинки с полсотки!
Набухают почки у берёз.
И грачи, как мужики на сходке,
О делах заспорили всерьёз.
Таковы «Приметы весны» — и лёгкость, ирония, с которой увидены грачи, добавляет стихотворению Русакова дополнительное обаяние…
Как и его поэзии вообще.
А. Егин демонстрирует хорошую мечтательность, полную звёздочек индивидуальных откровений, какими щедро делится с читателями: сколько уж их наберётся…
Мелодичны стихи, и – отчасти – медитативны; конкретика камней жизни и зыбь мальчишеских мечтаний так чудно соединяются:
Я уйду на Луну, как избавлюсь от тела,
По знакомой по лунной дорожке уйду.
Я там был, я там жил, делал доброе дело,
А на грешной Земле закипаю в аду.
На зелёной земле жизнь — забота о теле,
О своём дорогом и о близких своих,
О еде, о питье и о мягкой постели.
Для души остаётся лишь маленький штрих.
Чувственные, любовью напоённые стихи С. Комина горят, пламенеют кустами световыми: словно источник берут в Песне песней: неистовы, красивы:
Моя любовь ведь не стала меньше.
Твоя — ушла.
Пусть говорят, что так много женщин, —
Мне ты нужна.
Пусть говорят, мол, забудь, не плачься.
Но как забыть?
С тобой узнал я, что значит счастье
И как любить.
И нет любимее вас на свете;
Я к вам приду.
И пусть не знаю: вернёшься, нет ли,
Надеюсь, жду.
Чувственность же соединяется с причудливой образностью, которую тонко плетёт А. Коломейцева: тонко, с теми нюансами поэтического узора, что присущ только ей:
Ночь легла на траву тёмно-синим шёлком,
наклонила сирень виноградную гроздь соцветий.
Ворожу над словами, но нет никакого толку,
спят они, как уставшие за день дети.
Где-то воздух целует поверхность пруда,
хор лягушек гремит, как в хмельном экстазе.
Больше я говорить ни о чём не буду,
ставлю точку в последнем своём рассказе.
Интересно напитан-насыщен современной поэзией новый номер журнала.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
