К 85-летию Венедикта Ерофеева
Пьяно качается электричка, чей маршрут прочерчен по сердцу страдания… Такого необъяснимого, онтологического, связанного с жизнью, являющейся проблемой для любого живущего: жизнью, заставляющей питие исполнять, как служение. Стилистические взмывы начала ерофеевской повести, звуча антипафосом, живописуют сложный конгломерат чувств, вмещённый в грудную клетку героя: нежного и ранимого, слабого и жалкого, готового употреблять любые одуряющие вещества, чтобы забыться, отъединиться от действительности, постоянно норовящей принять форму бреда.
Бреда, не подразумевающего победы – однако, она Ерофеевым одержана: ибо поезд Москва-Петушки едет себе и едет, всё новые читатели-почитатели садятся в вагон, и то, что автора именуют ласково – Веничка: свидетельствует о многом.
Есть в этом уменьшительном нечто жалкенькое, из Достоевского, от Макара Девушкина… что ли…
…полстраны ехало в такой электричке.
Ах, означатся, засияют дичайшие коктейли, в которых и смешивается-то часто то, что вообще не пригодно к употреблению: но какова мера питейной страсти!
А сколько выдумки!
Лучи её режут абсурдом – не боишься герой: философ и актёр, трагик и болтун – что сдохнешь, не допив очередной стакан, так и не попав в метафизическое счастье опьянения?
Не боится.
Всё равно убьют под конец: так чего ж бояться?
Разве только – отсутствия алкоголя.
Едет электричка, за окнами проносятся такие знакомые пространства: то дачные шестисоточные поселения мелькают, серея штакетинами заборов, то городки разворачиваются своей привокзальной начинкой, и скарб их, наполнение обыденностью домов и скверов угадываются вдали.
Смесь инфантильности с юродством: алхимическая юдоль человеческой психики — именно таков герой, впёршийся в электричку, чтобы маршрут продлился слишком долго…
Помилуйте: разве можно полвека катиться до задрипанных этих Петушков?
Можно, однако – и дальше покатится электричка, начинённая мутью людскою.
Ведь повесть Ерофеева, или роман, слепленный, смонтированный из красочных кусков альтернативной жизни, а то и вовсе – поэма, такие в ней звучат стилистические взмывы – ни в какие ворота!
Нельзя жить пьяным бредом!
Нельзя жить извращённым каким-то актёрством, философической дурью, и точным перечислением чего взял напиться – да ещё: два бутерброда, видите ли первые глотки не может делать без закуси.
…и немедленно выпил.
Повесть ужасна – как путь в бездну, как распад человека, как нелепица безволия.
Она прекрасна – суммою сумм человеческой: именно – необыкновенной какой-то запьянцовской задушевностью; она амбивалентна: и Дмитрий Карамазов как будто рядом едет, и князь Мышкин с узелком своим жалким купил билет, да и не осудит пьяненького, дурного…
Кто вообще осудит?
В большинстве нашенских людей сидит нечто от едущего героя: сколь бы ни было это прискорбно: нам всё царствие небесное подавай, земного простора обустроить не может, гайки кривые выходят, зато стихи сочиняем!
Ракеты делали, и в области балета там что-то…
Ужасная повесть.
Прекрасная поэма!
А – Ерофееву плевать: едет себе и едет, рассуждая о мировом духе, сочиняя новые, забойные коктейли, перемалывая в себе тупую русскую безнадёгу…
Глядишь – на таком поезде и прям в царствие небесное ворвётся!
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный крити
