К 100-летию Григория Бакланова      

В двадцать один год, вернувшись с войны, жить лёгкостью убеждения, что всё основное в жизни уже сделано: так описывал своё состояние сам Бакланов, ставший одним из самых известных писателей военной правды.

И темы.

Но в двадцать один год ветерану кажется, что всё позади, впереди только небо, не омрачённое гудением военных самолётов, и никакой карьеры делать не хочется, тем более суетиться ради неё.

В пятидесятые талантливые писатели, наверное, и не особенно суетились: другая жизнь, иные системы взаимоотношений; и первая публикация Бакланова в журнале «Крестьянка» прошла естественно, как будто была дипломом выпускника Литературного института.

А первые повести писателя «Пядь земли» и «Южнее главного удара» прошли через строй шпицрутенов критики: показалась слишком жёсткой, больно наждачной военная правда; хотя самая трудная судьба ждала роман «Июль 41»…

Тропы войны, чей труд проходит между подвигом и ужасом, как между Сциллой и Харибдой, описывались Баклановым с тем рельефом подробностей, какой возможен только у человека с огнём дышащей памятью и светлым талантом – ибо всегда в перспективе виднеется небо будущего: синее-синее.

Яма страха – и взлёты, не позволяющие в неё скатиться; простота солдатского хлеба, помноженного на чудовищность войны вообще слишком выпукло представлены в повестях, романах, рассказах Бакланова…

О, разумеется, писатель уходил за пределы военной темы, развивался в разных отношениях; и сколько важного сделал он, будучи главным редактором «Знамени» едва ли переоценить: дивные розы ранее не издававшихся книг распустились…

Но, думается, главная его сила – именно в верности военной теме, как долгу – так и мере собственного дарования.

…«Навеки-девятнадцатилетние» — сильная, страшная проза о всех мальчишках с кубиками в петлицах: возраст словно остался таким же: резко молодым, который мог быть оборван сотни раз, но – продлился…

Некоторая сухость прозы вдруг вспыхивает великолепной живописностью: образы ярко вторгаются в жизнь тех, кто будет жить, развиваясь последующими поколениями.

…главы о страхе, об отчуждение, накрывшем людей в предвоенные годы – главы из «Июня 41» — словно освещают поступки многих светом логики: и поведение – в равной степени – и особиста, и командующего армией – становится более понятным, не говоря – обоснованным.

«Пядь земли» — малая мера, и компактность жёстко сделанной повести словно соответствует оной: но столь велико напряжение, насыщающее текст, что вырастает он до размера эпоса: метафизически вырастает, конечно.

…рыжая и горькая – от пыли и зноя, горькая, потом и кровью пропахшая земля…

И льются в дальнейшее книги Бакланова: льются – преодолением бездны.

Александр Балтин,

поэт, эссеист, литературный критик