Какие разные поэты в третьем номере: Куняев, Кублановский, Волгин, Костров, Зиновьев… Итак, к поэтам!
…глобальность осознания себя в мире, проведённая через русскость мировосприятия, нашу особенность чувствовать и видеть реальность, широко декларируется Станиславом Куняевым, чьи созвучия столь же лиричны, сколь и исполнены метафизической глубины:
Вновь странствуя в отеческом краю,
сбирая память по мельчайшим крохам,
я, русский человек, осознаю
себя как современник всем эпохам.
Великолепие подобного осознания делает жизнь шире, наполняет её предельным обилием красок, мыслей, чувств; и подборка С. Куняева, открывающая поэтические страницы нового номера журнала «Отчий край», вся об этом: о шири русского постижения яви, о нежной глубине всеобщности, о которой некогда писал старый русский философ Фёдоров.
Где вы, несчастные дети Арбата?
Кто виноват? Или Что виновато?..
Жили на дачах и в особняках —
Только обжили дворянскую мебель:
Время сломалось, и канули в небыль…
Как объяснить? Не умею никак…
Куняев выстраивает поэтические ретроспекции, погружаясь в дали отечественной истории мыслью – острой, как биссектриса; а стихотворение, посвящённое российской географической глубине овеяно нежной грустью:
Слева Псков, справа станция Дно,
гдето в сторону Старая Русса, —
потому-то и сладко, и грустно
поглядеть на прощанье в окно.
…поэзия Юрия Кублановского отличается повышенной интенсивностью словаря: словно все слова, имеющиеся в арсенале бесконечной, казалось бы, речи, задействованы поэтам, строящим стихотворения, как лестницы – ведущие туда, в запредельность, согласно световой вертикали – использующего, однако, для этого строительства совершенно земные материалы:
Примстились свечи в тесной горнице
с оконцами в дремучий сад,
где оправляют крылья горлицы
и гулят с отпеваньем в лад.
И запах издали доносится
окровавленного свинца
и пота с ворса переносицы
печоринского жеребца.
Своеобразно прозвучит вальс «На сопках Манчжурии», истолковывая былую реальность на…ретроспективно-современный лад:
Траурный вальс — души
лечит избыток ран.
Где-то шумит в тиши
загадочный гаолян.
Цвета старого сна
волнистые берега.
Проигранная война
особенно дорога.
Метафизическая составляющая поэзии Игоря Волгина особенно сильна: здесь культурологическое действо, своеобразная мистерия мысли, и мыслящий тростник, упоминаемый в первой строке стихотворения, открывающего подборку, издаёт серебряное звучание на онтологическом ветру яви:
Я — мыслящий тростник.
Я бурями колеблем.
Я сам себе двойник,
зелёным ставший стеблем.
Я мыслю, как Сократ, —
без края, без границы,
и надо мной парят
немыслимые птицы.
И «немыслимые птицы» стихов взлетают, подразумевая полёт в беспредельность.
…шёлковая нежность стихов Владимира Кострова плавно и тонко вливается в душу читателя, думается, чуть улучшая её драгоценными созвучиями, рождёнными даром и опытом: высокими, как мысли о свете, мускулисто-исполненными, ювелирно-огранёнными:
Вот женщина с седыми волосами
с простого фото смотрит на меня.
Тем чаще вспоминаю я о маме,
чем старше становлюсь день ото дня.
костромское захолустье
и влажные ветлужские леса
наполнили и добротой, и грустью
твои большие синие глаза.
Прелесть и обаяние русского пейзажа столь органично сочетаются с женским образом, с воспоминаниями о маме, что стихотворение словно покачивается на небесных волнах.
Упругое лирическое натяжение поэзии Кострова не ослабевает ни на миг: и, ощущаемое явно, славно наполняет все стихотворения, представленные в подборке.
Распускаются словесные цветы Николай Зиновьева:
Событья дня, недели, месяца
Её волнуют, но слегка.
Душа иного мира крестница,
Её Отчизна далека.
Она здесь словно в эмиграции,
Ей, может, завтра в путь уже.
Вот почему на демонстрации
Ходить не хочется душе.
Небесные тона и отливы наполняют его поэзию, и то, что приведённое стихотворение называется «Душа»: символично: ибо поэзия, в сущности, квинтэссенция оной.
…стихи Сергея Миронова отличает особое, сокровенное, и вместе преподнесённое букетами тонких ощущений чувство Родины:
Подари мне немного печали,
Летней радости мне подари.
Вдалеке на дощатом причале
Вполнакала горят фонари.
У причала качаются лодки.
Променад лунным светом залит.
На казанке проверенной, ходкой
Выйдем мы этой ночью в залив.
Очень русское, очень лирическое, нежное и тихое: и мерцание воды словно с листа испускает великолепие природного аромата, и стихи даются столь округло, что кажется, занимают силы у солнышка, вечно дарящего нам свои лучи…
Туго сделанные, — строчки, как в пазы входящие друг в друга – стихи Владимир Макаренкова – густо насыщены своеобразием метафор: точных, как формулы, ёмких, как русский лес:
Всю ночь природа за окном
ворочалась лесным медведем,
гудел железной крышей дом,
как будто в полудрёме бредил.
Я просыпался в темноте и,
слухом погружаясь в звуки,
лежал, как в вечной немоте,
мой сон принявшей на поруки.
Есть особые таинственные мерцания в поэзии поэта: они, словно изнутри озаряют стихи нежной музыкой, которая, звуча щедро, словно и производит прекрасные картины поэзии: наполненной смыслом густо, как мёдом.
Краткие, как правило, стихи Валерия Кремера, словно ловят моменты бытия – чудесными бабочками, чья мимолётность делает вдвойне ценной их жизнь:
Срубили дерево, что пело,
Меня встречая на тропе.
Его обрубленное тело
Едва виднеется в траве.
Остался пень.
И он от страха
Разбитых губ не разожмёт.
Понадобится — станет плахой,
Но никогда не запоёт.
Метафизика строк может быть тяжела, но эстетическая высота, которую берёт поэт, примиряет с изначальным трагизмом бытия.
Серебрятся верлибры Ирины Шевцовой…
Они поют – тонко и уверенно, и своеобразный стоицизм, наполняющий их, свидетельствует о сильной душе поэта:
Выпей зиму до дна её снежных метелей,
рассыпайся сугробом. Будь.
Смотри и дыши. Это всё, что тебе нужно делать.
Разговоры и мысли сойдутся в сплетении «нигде»,
а ты рассыпаешь из рук тишину
абсолютной любви…
Таким образом, поэтический раздел нового номера «Отчего края» — великолепное путешествие в великую страну поэзии, с познанием нового и откровением сияний, со скорбями, что лечит эстетическая сила слова, и со всем тем богатством, которое может предложить художественная поэтическая мера.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
