К 125-летию Эрнеста Хемингуэя

Сухо, чётко, жёстко… Буйно, жизнелюбиво, трагично… Хемингуэй словно раскрывался на полюсах: математически выверенной, лапидарной стилистики и избыточного жизненного гудения: поскольку, как известно, прошёл её – жизнь – насквозь, чего только не изведав…

Мог ведь погибнуть на Первой мировой, с ногами, буквально нафаршированными осколками; мог, но хранящие силы не позволили.

Тонко отливаются рассказы: онтологический трагизм ощущается костяком в каждом: трагизм, изломам которого не следует поддаваться.

«В чужой стране», рассказ компактной ёмкости, повествует о лечение в Милане, когда война всё ещё продолжалась, но для многих была закончена…

Выразительность пейзажей, созидаемых Хеминуэем!

Нечто от французской живописи, от мазков импрессионизма, когда реестры деталей составляются так точно и выверено, что в картины, созданные словом, можно войти…

Выйдешь обогащённым.

«Старик и море» созидается так, что невозможно представить писательские технологии: кажется – не о чем писать, но повесть длится и длится, выбрасывая фейерверки новых подробностей, и само течение её завораживает – не говоря об участи старика, которому приснятся львы в финале.

Он и сам – старый лев; старый лев человеческой породы…

Как Хемингуэй, познавший войны и революции, репортёрство и охоты, страсти рыболовные, и такие, что корёжат душу.

…невозможно представить его, подвергнутого лечению электричеством: однако, так было, возможно, неудачное это лечение и привело к суициду, который настолько не ассоциируется с Хемингуэем.

Он же должен всегда побеждать!

Это персонажи его гибнут: отпадают от него части я, туго вновь сбиваются строки, а он…

Он победит – в частности, покорив мир – и собой, и своей литературой.

Огонь его обжигал, требуя подражаний: ему и подражали – и стилистически, и образом жизни…

Выбором одежды даже…

И, покончив с собой, словно и тут выиграл: оставшись в сердцах поколений, как нечто жизненно-необходимое и предельно-драгоценное.

Александр Балтин,

поэт, эссеист, литературный критик