Жар и образ главного героя «Эрика XIV» сходен с гамлетовским: недаром грим роли Михаила Чехова был похож… Эрик-излом… Шаровая мука и бездна власти… Сам же Стриндберг вторгался в реальность (насколько поддаётся определению) с энергией бунтаря, ниспровергающего запреты художественными методами: «Фрекен Жюли» сочли безнравственной: из-за слишком смелой трактовки взаимоотношений.
Зыбко мерцает «Соната призраков»: кружится кружево иллюзий…
Приключения студента, идеализирующего богатую жизнь, отдают гофманианой – равно звуча тонами экспрессионизма: слишком заострены контуры взаимоотношений.
Некто таинственный помогает ему проникнуть в общество обитателей дома, переплетённых хитрыми связями; тут призраки обыденны, они ходят при денном свете, женщина превращается в мумию, страшный повар-вампир высасывает соки из еды – прежде, чем подать её.
Модернизм?
Скорее предчувствие разнообразных бездн, ожидающих человечество: от расчеловечивания до бесконечных технологий, иссушающих души.
…между «Кукольными домами» Ибсена и Стриндберга нет ничего общего: кукольность дома, показанного шведом, состоит из множества комнаток-кают, поскольку муж-капитан; жена во время одного из плаваний, попав под влияние подруги, проникается идеями феминизма; возвратившийся капитан вынужден будет пользоваться маской: разумеется, не из области карнавала, чтобы вернуть супругу в естественное русло жизни.
Анализируя отношения: всегда и во всём, но в «Эрике XIV» они заострены самой историей.
Стриндберг занимался научными экспериментами и исследованием оккультизма.
Для него было не страшно то, что пугало других: неистовство этого качества Стриндберга отметил Александр Блок – в посмертном слове.
Шёлк жизни был ему не по нраву: красный цвет в «Красной комнате» воспринимается огнём воспаления.
Раскалённые молнии модернизма бьют в реализм: результат подобной деятельности и предлагал Стриндберг в качестве литературы: неистовой и страстной, отмеченной зигзагами гениальности.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
