Они взлетают, падают, плавают, алкоголь превращая в поэзию, поэзию – в алхимию; они ищут алхимика – для преображения: при жизни, всерьёз полагают, что мёртвых можно поднимать стихами, созвучьями творя чудеса, и иногда вздрагивая: искусство ведь умерло. Как Бог.
…который продолжает жить, наблюдая за этим сквозным, подпольным, неистовым обнажением душ, вершащих пьяные свои, творческие хороводы.
Никто так не живописал поэтически-философско-эзотерическую Москву: подпольную совершенно, как Юрий Мамлеев в «Московском гамбите», разыгранном виртуозно, и с тою мерой таинственности, что свидетельствует о прикосновение к вечности.
При жизни.
Или – к доступности параллельных пространств.
…эти люди не представляли, как всё разлетится через двадцать лет, не могли подумать, что стихи и идеи, такие важные, сулящие великолепные полёты, будут опровергнуты жестокостью денег и бандитизма; не представляют, что можно будет опубликовать всё – но это не будет значить ничего, ибо вечность отступит, как будто, под натисками блескучих и летучих земных соблазнов.
И любая публикация будет значить, меньше праха.
Меньше трупа, которые иногда – как в диком гиньоле, как в напластованиях абсурда – становятся персонажами у Мамлеева.
В «Московском гамбите» за каждым персонажем – прообраз, но стоит ли их угадывать?
Так ли интересно?
Интереснее переулочно-квартирная, пивная Москва, где ткётся живая алхимия творчества; интересен таинственный Саша Трепетов, который так и не сведёт с человеком Востока, он же алхимик, интереснее перетекание идеи в идею, и скрип старых полов, и дерматиновые двери, за которыми творятся словесные чудеса.
Надсадно читать стихи: сейчас умрёшь…
Обязательно столько пить?
Того и гляди Аполлон Григорьев ворвётся с ним, поймает из воздуха гитару, запоёт, склонив к струнам одутловатое от пьянства лица.
Обязательно столько пить?
Дело умножалось ещё и тем, что в официальную печать, равно на официальные художественные выставки этим поэтам и художникам путь закрыт: а так важно, важно для них…
Им бы сейчас под восемьдесят всем было.
Они б не протянули столько.
И остаётся это неистовое ощущение – они прикасались к безднам: так легко, они входили не в коммуналки, а в подпольные дворцы, они верили в преображение при жизни.
Правда – искали его своими способами…
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
