Русская античность Мандельштама, вспыхивающая розоватым безукоризненным мрамором на солнце духа, вобравшая столько таинственно-метафизического, и просто-житейского, что и свод сам испускает тугие лучи… Загадочное корнесловие Хлебникова: сказки, превращённые в поэмы, поэмы, просвеченные мистикой числа, растущего из вселенских далей…
Дервиш и математик поэзии Хлебников, проходящий сквозь жизнь так, будто постоянно находится в запределье; безбытный жрец поэзии Мандельштам, погружённый в роскошные небесные дали солнечного слова…
Шопенгауэр утверждал: Поэзия – наиболее духовное из искусств, поэтому наименее хлебное.
Хлеба поэзии Мандельштама!
Прекрасен храм, купающийся в мире,
И сорок окон — света торжество;
На парусах, под куполом, четыре
Архангела прекраснее всего.
И мудрое сферическое зданье
Народы и века переживет,
И серафимов гулкое рыданье
Не покоробит темных позолот.
Духовная сила света, словно сгущённая в камень величественного собора, парившего над миром… парящего: Мандельштам словно участвует в былом, и Византия, ещё не захваченная турками, расцветает своим туго-каменным великолепием.
…шаман, знающий тайны воскрешенья, владеющий магическим бубном, встречается с античной Венерой, приобретающей древле-русскую красу:
Шамана встреча и Венеры
Была так кратка и ясна:
Она вошла во вход пещеры,
Порывам радости весна.
В ее глазах светла отвага
И страсти гордый, гневный зной:
Она пред ним стояла нага,
Блестя роскошной пеленой.
Казалось, пламенный пожар
Ниспал, касаясь древка снега.
Глаз голубых блестел стожар,
Прося у желтого ночлега.
Жарко закипающие слова; но и – слова, бьющие ключом из неведомых земляных источников…
Многие открытия Хлебникова остались безвестны миру.
Лад Мандельштама высок: это – космос культуры, раскрывающийся в определённых своих пунктах: Смотри: навстречу, словно пух лебяжий, Уже босая Делия летит!
Лёгкость и тяжесть алхимически сочетаются в речениях поэта.
Лад Хлебникова — магия математики, пропущенная сквозь усложнённые фильтры дара, становящаяся достоянием слова…
…вспышки необыкновенного смеха, корнесловие, обретающее предельную выразительность: О, засмейтесь смехачи…
Ничего, кроме космоса, не надо:
Мне много ль надо? Коврига хлеба
И капля молока,
Да это небо,
Да эти облака!
В его поэзии есть нечто от дерзновений Циолковского: пламенных, и столь невероятных, что современники не могли оценить.
Хлебников слышит кору: как праязык, прикасаясь к тайнам, чьё превосходство обыденности так велико:
Старик с извилистою палкой
И очарованная тишь.
И, где хохочущей русалкой
Над мертвым мамонтом сидишь,
Шумит кора старинной ивы,
Лепечет сказки по-людски,
А девы каменные нивы —
Как сказки каменной доски.
…Хлебников предсказал год революции; Мандельштам предупреждал:
Мы прошли разряды насекомых
С наливными рюмочками глаз.
Он сказал: природа вся в разломах,
Зренья нет — ты зришь в последний раз.
Он сказал: довольно полнозвучья,—
Ты напрасно Моцарта любил:
Наступает глухота паучья,
Здесь провал сильнее наших сил.
Грозно волхвуя, он предостерегал от… избыточной пламенности революционного делания, способного привести в бездну провала.
…и расходились круги – в благосклонной вечности: от яростных камней, брошенных двумя феноменальными поэтами…
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
