К 210-летию Виссариона Белинского
Колбы его судьбы полнило золотое, волшебное неистовство: переливающееся драгоценно на солнце духа. В сущности, Белинский первым доказал, что критик может быть писателями: или, по крайней мере, стоять вровень с ними: когда-то имевшими такое значение…
1
…Гоголи, конечно, не растут, как грибы, но явление Достоевского было неоспоримо, и точность, с которой Белинский сфокусировал внимание на кровоточащих «Бедных людях» была адекватна силе неприятия «Двойника».
Не удивительно: тут виделась ему просто игра: недостаток реальности, восполняемые забавными, хоть и чреватыми происшествиями, яма фантазии, затягивающая в то время, когда реальности самой избыточно, и надо, необходимо разбираться с нею, по ней сверяя житейские свои часы.
Их было мало у Белинского.
Он знал об этом.
Кровь, наполнявшая его труды, никогда не была заёмной: как не была ею выхлёстывающаяся с чахоткой его собственная, плотская кровь.
Ежегодные обозрения текущей литературы подразумевали наибольшую полноту и объёмность, в них собиралась, как в копилке, самая суть отношения Белинского в литературе; и они были грандиозны: как Византия периода расцвета; они полыхали мыслью, и включали внутренние споры критика: с самим собой, вечностью, окружающими…
…насколько окружающие могут быть равнодушны к литературе, в том числе и великой, Белинский прекрасно понимал, не подозревая, как вырастет это равнодушие в своих масштабах за века.
Он исследовал театр, как лабораторию вызревания человеческих качеств, и написал много острых, отточенных полемических заметок, должных однако, не разить, а врачевать общество; он писал о русской народной поэзии, чьи духовные хлеб и млеко были необходимы литературе авторской, и был, казалось, настолько пропитан многими благороднейшими субстанциями, что ничто низовое не затрагивало душу.
Ум сверкал.
Благородство отливало старинным серебром.
Росли колонны трудов: исследования классиков и сегодня можно посчитать образцовыми: особенно учитывая, что «классик» — в основном посмертный статус.
…разум, наука и реализм: триада Белинского.
Вместе — чёткое понимание наличия высшего: без оного откуда его восторженность, хлещущая плазмой, его неистовство, да и просто силы -будучи больным столько писать, так чувствовать…
Перлы социологии и психологии вспыхивают в его книгах, ему хотелось охватить, как можно шире различных областей.
Ему удавалось это.
Как большинство из трудов, остающихся памятью и памятником, вехами и живой литературой.
2
Виделась Белинскому сияющая страна литературы – виделась в юношеские годы, в элегических грёзах под названием «Литературные мечтания. Элегия в прозе», где Белинский, анализируя словесность русскую от Кантемира до наших дней, приходил к неутешительным выводам: литературы у нас нет, есть отдельные писатели… (Не отдаёт ли сегодняшним днём? С тою поправкой, что литература была – великая)…
Тень Гегеля ложится на многие и многие страницы Белинского; в кружке Станкевича, оказавшем известное влияние на критика, Гегель изучался до йоты, комментировался, подвергался анализу; и мировой дух, вероятно, был бы доволен…
…необходимо интеллектуальное бурление, дабы выработалось своё, чёткое, ясное.
Белинский неистов, Белинский пишет массу всего: ежегодные литературные обозрения, театральные рецензии, теоретические работы, суммы статей о тех, кто станут классиками.
Реализм обосновывается, доказывается его необходимость – нет! единственность: в плане изображения жизни…
Разум, реализм и наука – триады, ценимая Белинским превыше всего; его прорастание в понимание того, что опираясь только на эту триаду, гармонии не достичь.
Восторженность и страстность, бушующие стилистически и эмоционально в книгах его, оборачиваются палкой о двух концах; на восторженные же оценки его деятельности наслаиваются негативные; варево общественной жизни продолжает быть не съедобным.
Девять увесистых томов советского собрания сочинений Белинского, как девять могучих дисков истории, что продолжают звенеть и сегодня…
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
