К 200-летию Эдмона Гонкура
Идеальное сотворчество, данное тончайшим пониманием друг друга, продемонстрировано Гонкурами, вошедшими в историю – и в историю литературы – именно так: братья…
…они кажутся неразрывными и неразлучными: Эдмон и Жюль, и, представляется, феноменальное сописательство было для них формой волшебства взаимопроникновения: когда творили свою литературную вселенную, не слишком ориентируясь на других.
Эдмон без Жюля?
Тем не менее, 200 лет в этом году исполняется именно Эдмону, старшему, который…трудно представить, что пережил после кончины Жюля: ранней смерти, не выбившей Эдмона из колеи, но поразившей античного размаха горем…
Той его формой, хочется надеяться, что высветляет – если поверить в теорию, трактующую страдание, как необходимость – мол, боль отсекает старое – ради рождения нового.
Эдмон не прервал труды: «Братья Земганно» – роман, некогда весьма популярный в Советском Союзе – принадлежит именно ему, хотя будет ассоциироваться всё равно с ними, двоими, неразлучными…
…история цирковых акробатов не проста и трогательна: подобное совмещение в алхимическом сосуде судьбы вполне реально; и параллели, непроизвольно возникающие, когда вглядываешься в жизнь циркачей и вдумываешься в сущность жизни братьев, логичны…
Конечно, нежную привязанность и надёжную защиту совместности Эдмон, оставшийся без брата, черпал из своей судьбы; разумеется, претворяя опыт в слове, он выстраивал панорамы столь же реалистичные, сколь и связанные с мазком импрессионизма: живым, всегда открытым…
Взаимоотношения внутри труппы даны тугими психологическими гнёздами.
Возможно, придётся отказаться от мечты, но – никогда от братской любви…
(Филадельфия – братская любовь – но это к делу не относится, поскольку игра на ассоциациях не являлась альфой литературного творчества братьев, а в последствии – и одного Эдмона).
Он написал ещё два романа – без брата – «Девка Элиза» и «Актриса Фостен»; но они не были столь популярны в русском читательском макрокосме, как «Братья Земганно».
Эдмон продолжил и труд дневника: на протяжение гирлянды лет братья вели оный, фиксируя события литературной жизни, рассматривая всевозможные типажи с разных ракурсов, предоставляя будущим поколениям бесценный культурологический материал…
Они родились в семье провинциальных дворян – братья Гонкур; неразлучные с детства, с похожими – если не одинаковыми – вкусами и наклонностями, преданные одним занятиям – они словно предуготованы были к совместной деятельности.
Они начинали с живописи, ярко волновавшей и манившей воображение обоих.
Они не достигли успехов на этот поприще, но доскональное знание технической стороны живописного дела, изучение среды, её типажей, особенностей оных отразилось на литературном делание братьев; плюс – превратило их в незаурядных коллекционеров – материальный достаток, ставший логичным следствием их писательской популярности, позволял…
Эдмон Гонкур выпустил иллюстрированные монографии о Хокусаи и Утамаро: и волшебные линии японской графики интереснейшим образом отразились в космосе французской эстетики и мысли…
…душевное расстройство Жюля, приведшее к катастрофе распада личности и быстрой, ранней смерти, подкосило Эдмона.
Но – не настолько, чтобы не смог выжить, собраться, сжаться мускульной силой таланта – и продолжать двигаться предначертанным путём…
Имена их трепетно живы и ныне – во времена пошлого утилитаризма и торжества прагматики.
Впрочем, зарождающийся век прагматизма, отрицающий что-либо высшее, братья ощутили, и передали, тонко смешав реализм и импрессионизм, разработав психологическое письмо особого свойства – когда смена мыслей передаётся мгновенным, от живописного импрессионизма идущего, мазком.
Импрессионистический же пейзаж создан ими в пандан течению в живописи: рвущемуся к новому, но не достигающему высот старины…
(К. Моне ниже Делакруа – но это предмет отдельного разговора).
…тоскующий Эдмон: помнящий все дни, проведённые с братом: невероятные взлёты, гирлянды сомнений, ленты успеха, великолепие волшебных шаров живописи, и грандиозные панорамы прозы.
Эдмон, оставшийся один.
И надо писать.
Так, чтобы спустя двести лет, помнили даже в чужой, совсем неизвестной ему России.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
