Тёркин, конечно, собирательный образ, но во многом Твардовский писал его со своего фронтового друга: Василия Глотова, впоследствии, в мирной жизни, ставшего автором тридцати пяти книг стихов и прозы.
ПОЭТ, СТАВШИЙ ПРООБРАЗОМ ТЁРКИНА
Поэзия Глотова – шла от народной стихии, от простоты той жизни, что и слов требует простых, самородных, веских:
Смоляне-старожилы
Толпились у горы.
В лесу звенели пилы,
Стучали топоры.
И у реки по скату,
Как много лет назад,
Бревенчатые хаты
Выстраивались в ряд.
Стих чёток и чеканен, он мощно работает с правдой действительности, точно…ещё увеличивая оную собою…
…художник Орест Верейский, давший образцовый портрет Василия Тёркина, рисовал его с Василия Глотова.
В поэзии которого была та естественность, что, кажется, не требуется словесного мастерства: просто выдыхай слова, и они сами развернутся…даже, может быть, перьями жар-птицы:
Далёкое, босое детство!
Нет, ты не радостно прошло.
Мне передали по наследству
Отца простое ремесло.
Я сеял в поле рожь и просо,
Ходил на промысел в тайгу,
Варил смолу, чинил колёса
На Бийском сером берегу…
Красивы и точны собирались слова, писались картины, и было в простоте созвучий нечто питательное: от пирогов — даже больше, чем от хлеба…
Колодезная вода вкуснее.
Опалённые ленты войны, разумеется, перевивали поэзию Глотова, но возникавшие образы были часто очень своеобразны:
Без дорог и без тропинок,
По увалам напрямик
Шел в родной район Починок
Тощий мученик-старик.
Он оборван. Спасся чудом.
Тяжко кашлял на ходу.
– Расскажи, отец, откуда?
– Из неметчины иду.
Мы отдали деду свитер.
И уже в пути, за рвом,
Мой товарищ слезы вытер
Опаленным рукавом.
Не выжгла души война, не отменила умение плакать и сострадать.
Глотов, прошедший войну, делал стих лёгким, полётным, певучим; сам испытавший всё, что испытал Тёркин, и давший многое от себя, чтобы возник великий образ.
ИСТИНЫ ИОНА ДЕГЕНА
Сложная простота стихов Иона Дегена связана с экзистенцией войны, с силою онтологического ветра, продувавшего реальность с её наждачной правдой, какая постепенно становится достоянием литературы, кинематографа, истории…
Тончайшие нюансы психологии, малейшие переливы и нюансировка чувств доступны поэзии Дегена:
Когда из танка, смерть перехитрив,
Ты выскочишь чумной за миг до взрыва,
Ну, всё, – решишь, – отныне буду жив
В пехоте, в безопасности счастливой.
И лишь когда опомнишься вполне,
Тебя коснется истина простая:
Пехоте тоже плохо на войне.
Пехоту тоже убивают.
Он точно писал не просто свою войну – как талантливый, яркий поэт; он создавал энциклопедию войны: статьи которой были связаны с ежедневной смертью солдата – смерть преодолевшего; солдата, остающегося жить, чтобы поведать созвучьями миру о том, как было.
Возможна ли ирония?
Да, своеобразная, она порою касалась устройства стихов Иона Дегена, придавая им дополнительное своеобычие:
Чего-то волосы под каской шевелятся.
Должно быть, ветер продувает каску.
Скорее бы до бруствера добраться.
За ним так много доброты и ласки.
Восьмистишие «Валенки», часто запоминаемое многими с первого прочтения, несёт в своих восьми лучах всю гамму чувств, связанных с войной: запрет на отчаяние, и само свинцовое отчаяние, смерть, всё время ходящую рядом, и пока прошедшую мимо, конкретику страха, и необходимость его преодоления.
Стихотворение горит костром – на снегу будущего: того, где нет войны, огнём своим неистовым повествуя о многом…
…напластовываются годы, но… стареет ли прошлое?
Утихает ли память?
Притупляется боль?
Возможно, — однако, остаётся:
Забыл я патетику выспренних слов
О старой моей гимнастёрке,
Но слышать приглушенный звон орденов
До слёз мне обидно и горько.
Атаки и марши припомнились вновь,
И снова я в танковой роте.
Эмаль орденов – наша щедрая кровь,
Из наших сердец позолота.
Ибо кровь, ставшая эмалью, горит, ибо позолота мужества, взятая из сердец, блестит ярче любой другой позолоты.
Но военные стихи Дегена не позолоченные: они золотые – они из того метафизического золота, что только дороже делается с годами.
ВОЕННЫЙ КОСМОС КОНСТАНТИНА ОБОЙЩИКОВА
Точное понимание подлинности ярко мерцает, вспыхивая правдой опыта в стихотворение Константина Обойщикова:
Да что там орден, что медали —
Уже устали получать!
Награду высшую нам дали:
Рассветы майские встречать.
Опыт прошедшего войну: особый, и Обойщиков, имея оный, понял, — сквозь лики смерти и этажи огня, чашу подлинности жизни.
Понял – и выразил её: так сильно, просто.
На другом полюсе своего мира Обойщиков писал детские стихи: не замысловатые, какими и должны быть, лёгкие, как полёт стрекозы:
Я с утра сегодня добрый,
Я избегался совсем.
Целый день хожу по дому,
Помогаю сразу всем.
Вымыл папины ботинки,
С мамой окна протирал.
А потом ещё с Иринкой
В папу-дочку поиграл.
Но он – писал стихи о войне: прошитые соответствующим опытом, почерневшие от огня и – всегда жившие вектором надежды, стремлением к световому естеству жизни и правды.
ВЕКТОР ИВАНА ВАРАВВЫ
Сад, разорённый и уничтоженный, сад, где мёртвые деревья лежат, как солдаты, и – сильной выделки стихотворение, рекущее о несправедливости, и вызывающее сострадание к деревьям:
Списали сад, с ветвями и корнями:
Не плодоносить он и не цветёт.
Сломали сад железными конями, —
Его по акту вывели в расход.
Лежат деревья в поле, как солдаты,
У взятого атакой рубежа.
Зелёных крон живые маскхалаты
Срывает ветер, листьями шурша.
Юность Ивана Вараввы совпала с войной: он попадает в пекло в 17 лет, участвует во многих боях.
Война и Кубань: родина – определяют гудение проводов-строк…
И жизнь – пёстрою плазмой наполняет их…
…«Юный лес» раскроется, как счастье: и величье оного исключает, словно, другие пути:
Все по-старому,
Все здесь, как прежде.
Как и многие годы назад…
Сосны клейкие в сизой одежде
Над согретым обрывом висят.
И, как прежде,
Как в давности было,
По заветной тропинке спешу.
Пью деревьев дремотную силу
И тобою живу и дышу.
Варавва обладал свободолюбивой и стойкой натурой: опалившая война не затронула счастья жить…
А кубанская вольница – но и: внимание ко всякому участнику жизни: будь лес, или человек на запылилась, не замглилась военными тропами.
Его поэзия – поэзия счастливого человека:
Раскинет объятия поле,
И я его былью дышу.
По воле иль трудной неволе
К нему, как на крыльях спешу.
Он густо познал жизнь, и – сильно воплотил её в стихах, оставшихся пёстрым, сияющим хороводом.
ВОЛЯ ВЕНЕДИКТА СТАНЦЕВА
…сознание меняется, и с ним – восприятие мира, и то, как ветеран войны, поэт воспринимает свои награды, дожив до седин, поражает:
Я принял их из рук войны
за кровь врага, как ни суди,
они, тут молодость вини,
легко лежали на груди.
А нынче, в годы седины,
былые возвращая дни,
тяжелой памятью войны
мне давят на сердце они.
Здесь…как будто глобальное чувство вины проявлено: ведь награды всё равно за кровь: пусть врага; и словно калёная нить совести: та, что пронзает всю высокую русскую литературу, проходит сквозь небольшое, яркое стихотворение Венедикта Станцева, заставляя пересматривать своё, читательское, метафизическое чувство вины, и своё же отношение к жизни.
Станцев был поэтом чётких форм: никаких взвихрённых придаточных, всё должно быть ясно уложено в пределы четверостиший, замыкающихся замками точек.
Впрочем, ритм его порой точно шатался: или – натяжение его нервное, соответствующее теме, давало такие вибрации:
Проводя гудят, как нервы перед боем,
натянутые, как провода.
Мы устало окопы роем:
скоро танки придут сюда.
Звон лопат, не слыхать разговоров,
не лезет в горло никакая еда:
танки скоро, танки скоро,
скоро танки придут сюда.
Высока зримость стихотворения: можно ощутить жизнь тех солдат, многие из которых, если не большинство, обречены.
«К вопросу о смерти» называется краткое, как афоризм, силой напитанное произведение: и тем ещё, что сложно назвать, и – не ощутить так в недрах гражданской жизни:
Ходила смерть — легка в походке —
на фронте рядышком со мной,
и я привык к ней, как к винтовке,
как к неизбежности самой.
Разумеется, не только война организовывала поэзию Станцева, он создавал и стихи ажурные, световые, пронизанные и пропитанные счастьем жизни:
Рассвет, проклюнувшись, затеплил свечечку,
Еще молчат кузнечики в траве…
И зорька в этот миг напоминает девочку
С пунцовым бантиком на голове.
Вероятно, оно – это счастье – ощущается вдвойне: ежели выжил в военной кровавой круговерти; но стихи о войне, выпущенные в мир Венедиктом Станцевым, сделаны с той мерой дара и мастерства, что соприкосновение с ними души вызывает многие чувства.
Александр Балтин,
поэт, эссеист, литературный критик
